Станислав Хабаров - Счастливого плавания

Мы – чудаки, но нам чудачества по статусу положены. Мы – теоретики ракетно-ядерных систем. Мы служим прогрессу – уничтожению опасных астероидов, разгону атомными взрывами до скорости света звёздных кораблей и одновременно дьяволу в уничтожении всего живого на Земле. Законы нам не писаны. Мы пишем их сами. И одновременно, как и все люди, слабы.

– Чудило гасконское, – говорит мне после Вадим.

Объясняю, что не терплю сводничества и верю в случай. Мне нравятся отзывчивые милые лица, но требуется что-то ещё. Надеюсь, нас случай, сведёт.

– Надейся, надейся. И где вам ещё встретиться? На танцах, в кино, в троллейбусе без кондуктора?

Он машет на меня рукой.

Я сам мечтаю о прекрасной девушке и думаю о ней по утрам. Иногда она снится мне. Она идёт мне навстречу по длинному институтскому коридору.

– Здравствуй, Люся или Оля, – Не знаю, как её действительно звать. В мире много разных имён. – У тебя вид. Закачаешься.

Она смеётся в ответ. Что ещё ей сказать?

– Слушай, Люся или Наташа или Света. Плюнем на всё и уедем отсюда далеко-далеко.

Она улыбается, спрашивает:

– До конца трамвайного маршрута и дальше, до ЦПКО?

– Будем пиво пить и качаться на качелях, а потом махнём в Булонский лес.

Она ожидает: чего бы попроще попросил.

Наступает утро. Ты просыпаешься и веришь, что сегодня возможно всё. Утро прекрасное и действительно по длинному воображаемому коридору идёт она, переступая солнечные блики на полу.

– Послушай, Света или Ира, или Таня, махнём к морю. Представь себе море, чистую гальку, сосны у берега в воде. Запах хвои и пароход миражом на горизонте. Белый- беленький. Не имеем масштаба его сравнить. Он приближается с музыкой. Мы слушаем музыку, затем хватаем вещи и бежим. К нему. Ты морщишься. Тогда, конечно, будет иначе. Мы просто в шашлычной выпьем вина. Под столами прячутся понурые собаки. У них понимающий взгляд. Они сочувствуют. Кипарисы на фоне заката, а вечером звёзды. Масса звёзд южного неба. Она спрашивает:

– Это Арктур?

– Не Арктур, но тоже прекрасная звезда. Антарес.

– Поедем, Люся, а может быть Валя.

Она улыбается и говорит «Да».

В мечтах я не против прекрасной девушки. Девушки моей мечты. Особенной девушки. Я зову её Элис.

«А что это за девочка

И где она живёт?

А друг она не курит?

А вдруг она не пьёт?»

Жизнь – всё-таки изощрённый драматург. Случается затык и всех отправляют в отпуск, а нас с Вадимом даже к морю с путёвкой. Я бы, наверное, и не поехал без него. На юге нам отдыхать не разрешалось. Но в виде особой почести, по совокупности, из исключения разрешили Вадиму и мне. До этого я не был на курортах и лишь представлял, как мы поедем с Вадимом. Застенчив я и не разговорчив и Вадим дополнит меня. Мы будим ходить по чистым вымытым улицам, разглядывая встречных и вести неторопливые разговоры, разморённые ленью, бездельем и жарой. Бродить между кипарисов, новых зданий и остатков крепостных стен, и неизвестно, что вспомнится потом?

Воспоминания подарком судьбы, сюрпризом в хлопушке, из папиросной бумаги. Мимо нас будут ходить женщины, громадные как амазонки, что по преданию были крупнее мужчин. Улыбчивые, волоокие красавицы с тяжёлыми телами и ногами, отлитыми словно из чугуна. Потомки амазонок, которые по преданию жили именно здесь. И будут узкие зелёные улочки, мощённые каменной плиткой. Дни полные палящим солнцем и душные вечера. И море, море, море. Тёплое, лазурное. Доступное, как счастье. Огромное, не лимитированное, без очередей.

Тогда мы угодили с ним в какой-то занюханный пансионат министерства обороны. И всё бы было ничего. Рядом непрерывно играла музыка: «Синий, синий иней лёг на провода…», а в соседней шашлычной без ограничений сухое вино.

Пансионат

у моря.

Каждый раз мы выдумывали достойный повод. Скажем, почему сегодня не помянуть, что пятьдесят лет назад, после неудачной операции умер Роберт Хатчинс Годдард – признанный пионер ракетной техники, создатель ЖРД. Тематикой он близок нам и нашему незавершённому проекту.

У физиков свои заморочки. Например, на экскурсию к развалинам мечети не залюбовались со всеми, а начали обсуждать назначение ваз в стенах. Экскурсовод назвал их чудесами. Отвергалась возможность хозяйственного и декоративного применения. Вазы были вмурованы отверстиями из стен. Мы теоретики, а значит «с приветом», и мешали экскурсоводу до тех пор, пока на одном не сошлись – считать их резонаторами, создающими акустический эффект.

Экскурсии разные. Есть и морская. Вода пенилась, клокотала за кормой а волны спешили и отставали, чтобы уступить место другим, спешащим и отстающим волнам. Впереди был утёс и дом на горе. Наш пансионат. Бело-жёлтое с кремовым здание с башенкой, утопающее в зелени. За ним вдалеке громоздились молочно- сизые горы, детали которых смазывала даль, а потом открылся и городок, карабкающийся на гору. Мы причалили к берегу между двух барж и драгой, непонятно как и для чего попавшей сюда?

Думаю, многие стремились сюда отдохнуть, но попадая на пляж из-за тесноты сначала ужасались, пока постепенно не привыкали. Пляж этого южного приморского городка назывался в справочнике оздоровительным объектом детского курорта. Со стороны он напоминал лежбище разновеликих тел, прячущихся под самодельными навесами, или наоборот бесстыдно выставляющихся на подстилках, ковриках и песке напоказ.

Мы были молоды. По двадцать пять до и после с разной стороны. В молодости к возрасту несправедливы. Нас забавляла здешняя мода на собак.

– Пенсионеры с собачками – несчастные люди, – говорит Вадим. – Им просто не с кем погулять.

«А нам? – думал я. – Нам ещё хуже. Нет у нас и собачек».

Сперва мы бесцельно бродили по городу.

– Обрати внимание- говорил Вадим. -Это очень удобный город. Здесь дочки-матери. Смотришь на дочку, потом на мать – какой она станет через десятки лет.

В пансионате был строгий возрастной контингент, и мы отправлялись за приключениями на городской пляж, что был с нами по соседству, рядом. У пляжа фотографируются с медведем. Вокруг неиссякаемая любопытствующая толпа. Фотографируются и у скульптурных крокодилов, засовывая ногу в гипсовую пасть.

Сам пляж в этом месте – исчадие ада, чмокающее, требующее, влекущее. У кромки берега крутится рыжий лопоухий спаниель, а, может быть, бигль. Не разбираюсь я в собачьих породах. Условно про себя зову его спаниелем или мопсом.

Он то суётся в воду, то отскакивает назад и оглядывается на хозяйку.

– Бубо. – оборачивается хозяйка. Она по колено в воде. – Бубо, ко мне.

Море для всех без очереди.