Саша Андер - Отъ Міра Сего

и все же это не текст того, кто не знает, выражая свои слова так-то и так-то, для чего он пишет и что хотел бы сказать своими словами, или передать, хотя и пишет через определенное усилие, но то письмо, которое вырывается в протяженные улочки и закрома воспоминаний, даже ради того, чтобы через толщу мест и вещей добраться до тайн, сокрытых в кустах, за слоями фасадов, между деревьев и ветвей в садах и парках, в разговорах с попутчиками и друзьями, в чей жизни тоже сокрыты тайны, призванные раскрыться, но не так, чтобы через фотографический образ, зафиксированный световым следом, но, тем не менее, через говорящие образы, сменяющие друг друга в хитросплетениях повести на местах небрежным почерком без «точек» и дроблений, кои лишь и способны идти в ногу с природой в «мимолетном», утекающем и исчезающем при дуновении ветров, уносящие листы, которые, воспаряя к лучам света, проявляют посредством их проходящести свою сеть жилок, образованных проводящими пучками, состоящими из сосудов и ситовидных трубок, сеточку из ответвлений уже напоминающего цельной структурою древо и дыхательные пути, в ногу с природой и местами памяти и воображения, читающего письмо, чтение которого проходит через «как если бы» я там был и сейчас особая важность «вспомнить» эти места, которые я быть может и посещаю через… да, через образы и разговоры, но не в самом «воспоминании», которое лишь пытается реконструироваться, а в изображении, когда-то-нибудь образовавшему сюжет и его цельную линию, до этого же остающемуся в виде прогулки;)

Левые петли, соединяющие западную и центральную створки

отдаться речи и пуститься в прогулку по Нижнему парку, слегка пригубив в самом начале парка извечную, но труднораспознаваемую из-за ее изменчивости как по составу, то есть по содержимому, так и по соответственно вкусу, который не в меньшей мере важен в таких делах, настойку из подгрудной фляжки, ставшей аналогом с кочующим телом, в которое вливается то же самое, и лишь изредка она остается в покое в отношении своего положения, например, на рабочем столе, и в отношении процесса регуляции вводимого и выводимого из нее, с чем можно ей позавидовать, а пока она вновь у персоны А., которая притаилась средь фигурно-остриженных деревьев и кустарников, и заснеженных беседках, скрывающие А. от недавно прибывших рабочих, которые начали свое дело еще раньше, чем белокурый А. проник с дозволения охранника в парк, расчищающих тропинки, но без того, чтобы их работа сказывалась на узор, но только на прямые дорожки, без какой-либо инициации или витиеватости на снегу, расфасовывающие мусор и листву с ветками по мешкам, и почти, как ему кажется, бессмысленно;

почему они не посмотрят туда и туда-то, почему бы им не пройтись, а не замирать на месте, хоть и в плавном передвижении, по ходу выполняемой работы, по этой, если только вообразить, сохраняющей стиль, строгую распланировку, цветастость и золотистость, воодушевляющей резиденции Петра, как это по-экскурсионному, от западной аллеи к восточной, от Колонистского парка с Ольгиным и Царицыным павильонами, рядом прудами которых беспечно переваливают своими лапками тысячи уток, через западную часть Нижнего парка к парку «Александрия», от гавани к Верхнему саду, а еще быть может иначе, скажем, от Эдема до Парнаса, но ни в коем случае не Голгофы, собирающей кровавые цветы, а если и останавливаясь, то только в цветниках, ветвящимся краснотами кустарников, и засматриваясь на нагие бедра статуй? Хорошо, если бы нам это говорило в меньшей степень о преемственности стиля архитектурно-паркового ансамбля и отчасти поэтому о Своей Внутренней Петербургской Галерее Европы, если не Своей Европы через все эти петровские подглядывания в Голландиях, Франциях, и прочие скупки и закладки «великолепий» для родного своего Монплезира, для своей отдушины в сторону моря с различными удобства-ми и развлечениями, сколько о самом величии, праздности, покое и искусстве разбивать парки, выстраивать ансамбли, высаживать растения, ваять и устанавливать скульптуры, запускать фонтаны со сложным проектом водообеспечения, коего разнообразные двигатели и средства, способствующие движению воды есть мускулы и сухожилия, а полость мозга, или область события, по некоторому утверждению ученых, схожа с орошающим устройством, узнавать тайники кустов и подножий деревьев, спускающих свои нижние ветви настолько, что вовсе прикрывают наготу стебля и любовников, шепчущихся о любви… и удивляться этому. Ведь как близость к роскоши утоляет.

– Другъ мой, здравъствуй! О непъриятеле на морѣ еше не слышно, а сие намъ, не подивите, слава Богу, здесь докучаетъ, iбо предъ очми непърестанно, везь день i ночь; аднакожъ для iнтересу принуждены не скучать. Также, объявляемъ вамъ, что мы боле васъ о симъ, колко возможно, уже увѣдалi и знаемъ, о которыя вамъ угодно говоритъ. Впротчемъ ежели вамъ хочетца, то i богу надобно, iбо время пришло вамъ, чтобъ сие увидятъ i любоватъ. За симъ вручаемъ васъ въ сохранение божие i желаемъ видеть васъ вскорѣ, а намъ надобно трудитца. Дай Богъ вамъ пить, чтобъ лутче словами iзъяснитъ для вспоможения i для украшения, что сие есть, дабы знали, что есть i iзъ нашево народа добрыя мастеры! – ответили резво работники, как только А. опрокинул фляжку и отвел взгляд с приоткрытыми веками в сторону линии берегового раздела, чередуя партии из слов между собой.

Только работники как бы вернулись к своему делу, которую ответственно и сами на себя возложили, как А. хотел у них спросить. Но было уже не позднее девяти часов дня, что значит он задумался на несколько минут. И быть может голоса ему вовсе померещились, звуча только в голове, но не наяву, то есть для других людей. Хотя рядом как раз никого не было, чтобы вообще упоминать этот способ отличия кажущегося от объективно всем кажущегося. А тогда кому задавать свои вопросы?

– А если и так, то в чем мое дело и моя ответственность? Ответственность… влачащаяся… – он быстро остановился и сразу спохватился, что напрашивается не к месту сравнение. А может быть и к месту, но сравнение излишнее по своей трагической символической обойме.

Он сразу все не понял и статически замер перед елью в отупленной сравнением мысли.

– Лутче питъ вамъ i лехче будетъ! – появились неожиданно голоса, как будто и вовсе никогда не звучали, исправив ситуацию. А. им также необъяснимо доверился и тотчас же… как по совету ирландской пословицы «чтобы выжить, необходимо поддать» (в оригинальном изложении это бы звучало так: «the only way to survive bartending is to get drunk»), то есть

вновь достав из внутреннего кармана пальто манерку с почти рустами по бокам и вклейкой искусственной кожи под рептилию раскраски последнего вздоха Жако по линиям квадратных гладких чешуй, или приближенной в основном к цвету Олень коричневый матового отлива, перед тем, как его схватит крокодил, и исправив достаточно широкий и длинный черно-синий с серо-аспидными вкраплениями нити внутри волнистого узора вязки шарф из ультра-современной акриловой (мы все в восторге от акрила и полуакрила, и всякого еще акрило-подобного!) пряжи, А. выдохнет через рот воздух, придерживая не проговорённой фразу «и иже с Ним», то есть «алаверды» к миру, и сделает свои три глотка, не отодвигая горлышко от залитых краснотой губ, той настойки с гвоздикой, душистым перчиком, цедрой мандарина и имбиря на водке со вкусом морошки, отдающей сиропом с корнем солодки, сладковатый и немного вязкий, а также напоминаю-щей чем-то и укрепленный имбирем спотыкач, или вернее, из-за отсутствия вкуса корицы, ту же водку с запивкой коньяком и закусыванием вроде бы корейского морковного салата с перцем, чесноком и мандарином в конце, так вкус плавно раскрывается во рту, а горячительная жидкость спускается по своим известным путям, щекоча горло и пуская выпрямление стана с непродолжительным подёргиванием головы и издаванием звуков, «б-р-р» и протяжного с гастрономически изыскательным удовольствием «а-а…»,