Сергей Макаров - Хроники Ландвика. Тёмные времена

– Это ваша воля?

– Они такие же изгнанники, как и мы, просто с более устаревшими понятиями о жизни.

– Они бесчестные ублюдки и людоеды, берущие в жёны собственных дочерей! – выпалил Абаллох, прежде чем вспомнил о своём обещании не перечить воле императора.

– А ещё их войны способны в одиночку противостоять медведю, мой отец рассказывал мне, что знавал одного барбасита способного поднять над головой лошадь.– задумчиво произнёс Абудиафат. – Это моя воля и она должна быть исполнена до следующего рассвета. Будь осторожен, здесь повсюду рыскают равнинные крысы, мы их здорово потрясли, раз они тратят столько сил на нашу поимку.

– За тех, что попадутся мне на пути, можешь не волноваться, – заверил Абаллох, рассматривая крупные снежинки, застывшие на бурой, глинистой почве.

Мысленно он уже прочерчивал наикротчайшую черту между Пиком Дамтура и южной оконечностью «Белой стыни», где следовало начинать первые поиски барбаситов.

– Увидимся, император коли будет воля нашего божественного отца. Пусть Шагал благословит тебя своей мудростью, ведь лишь от тебя зависит, что станет с нашим общим народом.

– Не только от меня, – заметил Абудиафат, мрачным, бесцветным голосом. – Нас всем предстоят забавы, о которых мы не просили.

*****

В княжеском шатре, устланном меховыми шкурами, стоял тяжелый аромат ароматических свечей. Принцесса с княжной не без удивления следили за тем, с каким усердием старая нищенка расправлялась уже с третьей предложенной ей тарелкой рагу. Куски овощей, выпрыгивали из её беззубого рта, украшая дородные меха затейливыми узорами.

Принцесса, для которой не были в новинку причуды её давнишней подруги, улыбалась. Хотя уголки её губ и свидетельствовали о некотором напряжении, в остальном, она вполне поддерживала молодую княжну. Тем более, что девушкам уже удалось выяснить, что в их заботливые объятия на сей раз попала не одинокая пастушка, одичавшая на безлюдье а вполне настоящая гадалка, коротавшая свой век в глухой чаще, посреди поражённого гнилью леса.

Может данная сказка и не произвела бы должного впечатления на девушек, не зайди речь о предсказаниях, которые манили неокрепшие умы с той же чудовищной непреодолимостью, с которой водопад вбирал в себя зазевавшиеся суда. Кто ж из невест, какому сословию их не отнеси, не мечтал тайком, хоть одним глазом взглянуть на сюрпризы, уготованные капризной судьбой или вглядеться в смутное отражение будущего жениха. Есть вещи, перед которыми не в силах удержаться даже принцессы, пускай на деле стоимость этих самых вещей, не будет равняться грязной, уличной пыли.

Хаиты полагают, что слово может быть бесценным, а может и не иметь цены вовсе, и его цена может возрасти в зависимости оттого, что именно тебе хочется услышать. Старуха, довольно похрюкивая, утопила свой горбатый нос в тёплой похлёбке, поглядывая на девушек из под грязного капюшона, на котором вызывающе болтался репей.

Наконец, громко икнув, она отставила на пол пустую деревянную миску и оглядела шатер хитроватым ленивым взглядом, чёрных бусинок. Её глаза, скорее напоминали глаза куницы, собравшейся поведать молодым курочкам пару леденящих кровь историй. Историй из разряда тех, о которых они могли мечтать бессонными ночами в своих душных опочивальнях, но на которые не за что не согласились бы в повседневной жизни, при свете дня.

Ночь нашёптывает такое, на что у «дневных людей» не хватает духу. День – это территория рациональности, тогда как почти всё, что будоражит нервы, скрывается за тонким покрывалом мрака.

– Будущее, как и прошлое, покрыто густым туманом, оно капризно и переменчиво, и заглядывать в него примерно тоже, что дёргать за хвост свихнувшегося бога Плафикария, – гнусаво продекларировала бродяжка, после чего жестом фокусника извлекла из недр своего необъятного халата несколько зажигательных палочек.

– Может быть то, что вы хотите знать, не нуждается в толковании духами? – нищенка вытерла оставшийся вокруг рта жир тыльной стороной ладони, и застыла с загадочной полуулыбкой, на угловатом, старческом лице.

Оливия подумала, что если бы назревающая гроза могла иметь собственное лицо, то на нём абсолютно точно блуждала подобная, лишенная осмысленности, идиотская полуулыбка, какой природа одарила пожилую женщину хаитских кровей. Две прекрасных молодых девушки: кареглазая, смуглянка с тёмным отливом волос и голубоглазая, миниатюрная блондинка из Салхэма в нерешительности переглядывались, вздрагивая, словно рычащий снаружи гром, мог прорваться сквозь обшитые мехом стены.

– Не бойтесь дети мои, буря не причинит вам не малейшего вреда, – усмехнулась старуха, поднеся одну из зажигательных палочек к тусклому огоньку догорающей свечи.

– Сегодня особая ночь, когда желающих быть услышанными, не вынуждают кричать. Уже почти расцвело, и каждая из вас успеет задать Богам всего по одному вопросу.

Оливия ЛаМэй, способная целый день скакать в седле без устали и распугать стаю волков сломанной веткой почувствовала лёгкую дрожь. В хаитской княжне беспокойно зашевелились задатки древних инстинктов, дарованных человечеству на заре веков, когда пяти чувств было не достаточно для выживания в мире, напрочь лишенном милосердия.

Сверкнула молния, и резкий порыв ветра приподнял полог шатра, заслонявший вход от моросящих, холодных капель. До рассвета действительно оставалось всего несколько минут…

*****

Гамаркан. Хаитское княжество

Настроение Ливерстона Гулдера не зависело от погоды, точно также как от неё не зависело его собственное пищеварение. Стоило ему притронуться к овощному рагу с маринованной индейкой за ужином, как он стал объектом шуточек ночной стражи, предлагавшей ему встать в караул, раз он всё равно постоянно шляется по кустам.

Ближе к середине ночи, солдат дежуривший около псарни доложил Гулдеру о нелепой гибели пса, угодившего под колёса груженой телеги. Крупный кабель, поросший густой бурой шерстью, кулью валялся в канаве, любезно убранный с проезжей части заботливыми руками убийцы.

Ливерстон ощупал переломанный в нескольких местах позвоночник, и тяжело вздохнув, направился в поисках мотка ткани и лопаты, на которые по иронию судьбы он наткнулся около ближайшей телеги.

Псы не ждут поминальной речи, и на то, чтобы беззлобно ворча предать убиенное животное земле, у Гулдера ушло менее часа. Он ещё немного постоял, наблюдая, как с тихим шёпотом покачиваются верхушки могучих сосен, отбрасывая едва заметную тень под светом серого неба.

Ливерстон давно заметил Салхэмского рыцаря, носившего, странные чешуйчатые доспехи, с печальной улыбкой наблюдавшего за похоронами собаки. Он стоял на холме, и в мерцающем свете звёзд его пластинчатые тёмные доспехи отдавали зеленью океанских глубин.