Сергей Макаров - Хроники Ландвика. Тёмные времена

– Ты получишь такую свободу, о которой даже не мечтал, – усмехнулся он, сжимая душу в руке.

Некромант не стал разжимать огромный рот великана, вместо этого он кинжалом вспорол толстую кожу на щеке и протолкнул руку с душей по самое плечо. Разжав ладонь, Ниелтурдегар снова усмехнулся, удерживая душу одной лишь силой мысли и отошел, созерцая творения своих трудов.

Губы некроманта зашептали ужасные слова, от которых с хрустом полопалась кожа даже на его мёртвых губах. Чёрный маг не стал обращать внимания на подобную ерунду полностью сконцентрированный на заклинании, часть его мёртвой энергии плавно выскользнуло из него и волной маленьких насекомых покатилось по земле, постепенно облепляя саркофаг.

Некромант замер наблюдая за рождением новой жизни, хотя конечно воскрешение тела, не имело нечего общего с жизнью, ведь нельзя же, в самом деле, называть живыми тех, кто даже не нуждается в воздухе. Некромант побаивался, что слабой воли призрака окажется недостаточно для пробуждения столь огромного тела, но когда Ратилла распахнул свои огромные лимоновые глаза, Ниелтурдегар рассмеялся.

Между Даргамой и Хартумом, там, где горные хребты начинают редеть, уступая место обширным лесам, там, где заканчивается последнее рыбацкое поселение на реке Тайя, стоит монастырь. Он стоит там чересчур долго, чтобы стереть все упоминание о Богах, песни во славу коих разносились в стенах храма, окруженного густой сосновой рощей. Он стоит чересчур долго, чтобы сохранить собственное имя, и в народе его именует «Лесной дом». Монастырь был безжалостно разграблен столетия назад, но паломники и Странствующая братия нередко останавливаются среди пыльных, молчаливых развалин, в своих скитаниях по благодатным землям восточного Шакатана.

Этой ночью монастырь был пуст, если не считать молодого жреца покинувшего Лесной дом незадолго перед рассветом. Укутанный в фиолетовый, дорожный плащ с изображением сияющего пера юный жрец спустился вниз по тропе и вышел на дорожку вдоль извилистого северного берега Тайи. Несмотря на тёплые деньки, перед рассветом всё ещё было довольно прохладно, и Уриил быстро продрог от исходящей с реки прохлады. Жрец начал молится Лунному Богу Огму, Хранителю ключей от звёздного неба и Величайшему Хату, подыскивая нужные словосочетания и вскоре, у него в груди разгорелся божественный источник тепла, от которого слегка покалывало в кончиках пальцев. Его шаг стал решительнее, ибо Бог не оставил его, молодой жрец ощущал присутствие Огму в каждом листочке окружавшего его леса.

Река сужалась, доходя до тоненького ручейка, затем вновь начиналась, постепенно расходясь вширь, в некоторых местах она уже вполне годилась для судоходства. Уриил наблюдал за рыбой, плещущейся в мутной воде Тайи, и догадывался, отчего восточные поселенцы давно облюбовали себе этот берег реки. В таких местах проще начинать жизнь заново. Здесь никто не станет интересоваться твоим мрачным прошлым. Должно быть, здорово каждый день наблюдать за бесконечным течением вод, отмечать, как самым холодным днём зимы белый лёд окончательно покорит Тайю, заключив речушку в

свои сухие объятья и как он нехотя отпускает её весной, когда плавучие глыбы плавно скользят подгоняемые робкими лучами солнца.

Уриил достиг ивовой рощицы, где река делала плавный поворот и мерцающей лентой уносилась в сторону Пампуты и нескольких небольших поселений, крупнейшим из которых являлся Лодочный Рай. Молодой жрец перекусил кукурузной лепешкой и оттряхнул руки, готовясь продолжить путь, когда послышалась грязная ругань и из-за деревьев показались две странные фигуры.

Первым шёл довольно высокий мужчина в кольчужной рубахе и мечом бастардом на поясе. Казалось и меч и его хозяин служат одной цели, – внушать страх в души собственных врагов. Лысая голова незнакомца была покрыта дюжиной шрамов, а пронзительный взгляд серых глаз резал глубже даргамской стали.

Вторым был невысокий, коренастый мужчина, чья крепкая шея была стянута удавкой, за которую его, собственно говоря, и вели. Руки пленника были связаны за спиной и судя по его внешнему виду, его попросту тянули за шею через весь лес. Уриил, самым грозным оружием, которого была старая чернильница, тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Считалось, что странствующие жрецы Огму, как и многие другие жрецы Шакатана вверяет жизнь Богу, но

Уриил прекрасно сознавал, что не одни известные ему чары не спасут его от удара столь уродливым мечом.

– Хороший день для прогулки, сир? – произнёс жрец, когда расстояние между ними сократилось до четырех шагов.

Пленник расхохотался, пуская пузыри кровавой пены и лишь удар тяжелого сапога заставил его остановиться. Дождавшись, пока хихиканье пленника сменилось жалобными стенаниями, незнакомец удовлетворенно сплюнул.

– Ты ошибаешься храмовник. Я не рыцарь. Я всего лишь вершу правосудие от имени короля Олина из рода Ундвиков. А теперь уйди с дороги, а то мой приятель – даргамец уже стал отвыкать от объятий пеньковой петли, а ведь ему предстоит жить с этим чудесным ощущением до конца вечности. К Хартуму он породнится с верёвкой так, что местный палач славно повеселится, прежде чем ноги этого подлеца перестанут отбивать в воздухе фортеля. – Словно в подтверждении своих слов незнакомец намотал на руку несколько колец, затягивая петлю на шее пленника.

– Пошли, собака, рано тебе ещё умирать.

На мужественном, словно вытесанном из камня лице крепыша читалась холодная решимость довести дело до решающего конца. Он был готов тянуть несчастного даргамца хоть до ступеней эшафота, даже если у последнего внезапно откажут ноги. Уриилу стало не по себе при одном виде, этого грязного, измученного человека и когда они поравнялись, их взгляды встретились.

– Исповедуй ме-ня-а. – прошептал узник, падая на колени.

– Умоляю.

Где-то на другом берегу реки медленно поднималось солнце. Грязно- бардовый солнечный диск окроплял их разгоряченные лица сюрреалистическими цветами. Каким разным казался этот рассвет трём людям, встретившимся в это раннее утро, на северном берегу Тайи. Обладатель кольчужной рубахи скривился, намериваясь сказать что-то из разряда фраз, не произносимых рыцарями при дамах, но Уриил заговорил первым.

– Сударь, я не знаю вашего имени, но раз уж этому человеку суждено умереть, кто мы такие, чтобы отказывать ему в святом праве на исповедь. Неужели в вашем сердце нет места состраданию?