Галина Сафонова-Пирус - Мои предки крестьяне

«… Много работы у мужиков всегда было. Помню, как покосы начнутся, жатва подойдёть!.. Ох, и трудная ж это работа была – хлеб убирать! Его ж только зорями косили, а если лунные ночи, то и ночами. Днем-то рожь жёсткая становилося, а зорями и ночью влага колосок схватываить и не даёть осыпаться, вот поэтому и жали, когда роса выпадить. Ну а бабы так уж и старалися к утру перевёсел 41 41 ПеревЁсло – жгуты из соломы. накрутить из хорошей соломы и вот бывало заткнешь их за пояс, сожнёшь рожь, свернешь сноп граблями, свяжешь перевеслом и ставишь, свяжешь и ставишь… и так часов до трех, пока жара не вспечёть, а спадёть, и опять пошли. Но снопы вязать – это ишшо ничаво, можно было, а вот серпом жать… во когда лихо было! Жали-то серпами днем, в самую жару, когда роса сойдёть, ведь если утром начнёшь жать, так от росы сразу вся мокрая станешь. Потом, когда мы без отца осталися, мало ржи сеяли, так обобьем ее с мамкой пральником 42 42 ПрАльник – изделие из дерева для выколачивания воды из белья. , вот и весь урожай, а Писаревы мно-ого сеяли! Бывало, как пойдем им помогать и до того руки исколем, что аж напухнуть. И жили они крепко. Двор у них был просторный… конюшни, закутки, подвал, да не один, а недалеко от дома рига стояла, амбары и когда муку смелють, там и хранять. Да и крупу там же рушили, масло отжимали, так и стоял на кухне бочонок с конопляным маслом. А скотины сколько у них было! Три лошади, две коровы, овцы, свиньи, жеребенок, телята и ну-ка, попробуй накормить-напоить это стадо! Вот и сеяли гречиху. Да в два-три срока, какая лучше уродить, и солому гречишную на корм скоту запасали.

Фото из Интернета

…Жили мы хорошо, пока был жив отец. Две хаты у нас было, одна – где сами жили, готовили скоту корм, воду обогревали, а другая – где гостей встречали, праздники праздновали. Да и подворье было большое: штук десять овец, гуси, свиньи, три лошади, две коровы и нас, детей, не молоком, а только сливками поили, кашу, и то на них варили. Как вспомню сейчас ту манную кашу!.. Ох, и вкусна ж была! А было нас четверо деток у родителей, два мальчика и две девочки. Еще и дедушка с нами был, а вот бабушку не помню, маленькая была, когда та померла. Отец тоже часто ездил в извозы и когда возвращался, то всегда гостинцев нам привозил, а для мамки вынимал из кармана деньги, и как начнёть сыпать на стол золотые пятерки, а они блестять, как живые!..

…Раз вечером играем мы с братцем и Динкой на дороге, ждем отца с извозу… А у него лошадь была с белой залысиной, далеко-о видать было, вот и на этот раз ираем и вдруг показалась она в конце улицы. Встретили мы отца, а он подъехал к хате и сразу в дом пошел. Бывало-то, потормошить нас, посмеется, а тут даже коней отпрягать не стал и только сказал нам:

– Возьмите, дети, гостинца… там, на повозке…

Достали мы гостинцы, заходим в хату, а отец уже на кровати ляжить. Мы – к нему, а он и говорить мамке:

– Дуняша, уведи детей.

Ну, а потом жар с ним приключился, да такой, что весь красный сделался. А у нас в сенцах всегда сквозняк дул… одна-то дверь во двор вела, а другая – на улицу, и вот отец ка-ак всхватится да на этот сквозняк! Там же ветерок, ему видать на нём и лучше, а мать – за ним:

– Тиша, что ж ты делаешь!

Ну а он уже и не помнить… Через день вовсе ему худо стало, метался, бредил. Привезли батюшку, причастили, пособоровали… стала у него и память отходить. Мать позвала нас, пла чить:

– Дети, молитеся…

Стали мы молиться, пала я на коленки и вот как сейчас помню! Гляжу на Божью Матерь и кажется, что выходить она из кивота и смотрить на меня жа-алосливо так… но ничего не говорить. Как стало мне страшно! И тут мать позвала опять:

– Дети, идите. Отец благословить вас хочить.

Стояла она у изголовья, держала икону в руках… подошли и мы, а папашка посмотрел-посмотрел на нас какими-то глазами мутными, а потом поднял руку да как толкнёть меня! Упала я, испугалася, заплакала… но тут все забегали, засуетилися, мамка обмерла, а я всё-ё никак не могла успокоиться и заливалася слезами… папашка-то так меня любил, а вот теперича и оттолкнул.

Ну, пошили нам серенькие платьица с черными обирочками, купили черные платочки, купили и по новым ботинкам, а в Чистый Четверг, под Пасху, отца хоронили. Было жарко. Гроб забили, и мы всё плакали:

– Зачем закрыли нашего папашку, зачем?

Но приехал батюшка, дьячок певчий, батюшка дал нам по красному яичку, мы и успокоилися. Дети… много ли им надо?

…Прошло с полгода, как осталися мы без папашки. Наше хозяйство разваливалося. Одну лошадь мать продала еще на похороны и другую тут же, вскорости. А лошадь эта горячая была, норовистая, бывало, поведёть её отец к колодцу поить, так кре-епко за узду держить, а то если вырвется, лови тогда! Вот дедушка и не мог с ней ладить, а мать и подавно. Осталася последняя… Как-то поехал дед пасти ее позади нашего огорода, пас, пас, да и заснул. Старенький же был… Ну, лошадь эта возьми да забреди на барский луг, а там караульшык как раз был, и такой свирепый, паразит! Наскочил на дедушку и избил его. Приехал тот домой, да и захаркал кровью. А тут же и по сыну всё скорбел! Вот и зачах, и помер вскорости. А через несколько месяцев помер наш маленький братик, вот и осталася вдова с тремя детьми… и пришлося продать последнюю лошадь. Ну, пока запасцы были, жили мы неплохо, а вот когда закончилися, то пошла мамка работать на пенькотрепальную фабрику. Бывало, уйдёть утром, а мы одни на цельный день и останемся, выскочим с Динкой на улицу и кажется: сейчас вернёмся, только к подруге сбегаем, а та и позовёть куда-нибудь, и подались по заречью, в рошшу. Как завихримся!.. Где-нибудь вспомним: а Коля-то, братец наш… как один дома? Он же совсем ишшо маленький был. Да как пустимся домой! Прибягим, а он или заснул, или сидить на дороге в песке играить, или вовси куда уплёлся, хата-то наша раскрытая и стоить… а сколько нишшых пройдёть за день? Зайдуть, нябось, увидють, что никого нетути, да и сташшуть что-нибудь. Мамка другой раз как схватится: и того нетути, и того. Ругать начнёть:

– Дети, надо ж закрывать хату! Не оставляйте дверь настеж!

Плачем, обешшаем, а уйдёть на фабрику, мы – опять… Вот и стало так, что ни надеть нечего, ни обуть и зимой всё на печке сидели, а как только снежок сойдёть и по-ошли босиком! Бегаем все лето, так потом ноги аж черными стануть и всёодно, как лакированные, цыпки заведутся. Другой раз нагреить мамка воды, начнёть их нам мыть, а мы плачем, кричим! Больно ж… Но потом смажить маслицем конопляным и а во приятно станить! Так до пятнадцати лет и ходила, если мамка сгондобить 43 43 СгондобИть – сделать, сшить, собрать из чего-то. что из своего старого платья, то и ладно. И только когда подрастать стала, подарил мне солдат, что стоял у нас на квартире, ботинки свои старые и вот радость-то была! Ботинки-то большие, крепкие, так я что? Стельки туда, портянки одни, другие и как придешь в них на работу, так ноги прямо горять! И вот в таких-то ботинках я и ходила года четыре, пока свататься стали.