Андрей Бычков - Все ярче и ярче

Без пятнадцати семь он вставил ключ зажигания. И аккумулятор был уже готов двинуть поток какой – то новой черной и неумолимой реальности, переливающейся в бликах, как свежевскрытый нефтяной пласт. И другие образы уже были готовы заскользить в изумлении. Образы, ввинчивающиеся, как саморезы, протыкающие все новые и новые отверстия, и, как сверла, сверлящие дыры, и открывающие все новые и новые раны, как ножи. И образы уже расправлялись с какой – то новой и холодной решимостью, как будто для их скольжения нужна была уже не только поверхность сновидений, а была еще нужна и какая – то странная неизвестная глубина, которой они способны были достичь в реальности, через какое – то непонятное присутствие, когда кто – то вскрикивает, стонет, мучительно просит о пощаде, а кто – то радуется, что это может привести к оживляющему скачку какого – то другого напряжения, которое не измеряется ни в вольтах, ни в сантиметрах, ни в секундах или граммах, не выражается ни в числах, ни на словах, а приводит к чему – то другому, глубокому, неопровержимому и необратимому в своей подлинности, как будто где – то на дне, в придонном слое существований, снова загорается свет, и некто объявляет сам себе, зная, что последствий погружения не изменить, что это, собственно, было и не погружение, а нечто другое, какое – то последнее свидетельство о поверхности, которая готова принимать эти знаки, эти удары ножом, эти дыры от просверливаний, проколы и надрезы…

Безличное, готовящееся движение невидимых поршней и вращение скрытого маховика, нацеленное на работу шестерней, на способность передавать усилие… Пары бензина, смешивающиеся с холодным воздухом весны, и электрический сигнал со вспыхивающей искрой… И невидимая смесь, готовая взорваться в стальном пространстве.

«Жена… Семья… Карьера… Сын… И этот дикий, дичайший бред… Я просто шиз… Я просто схожу с ума… Бред… Я же этого никогда не сделаю… Какая – то расфуфыренная мымра… Сверлить ее, резать… Бред…»

Он повернул ключ зажигания. Двигатель ровно загудел. Взгляд в зеркало, нет ли помехи слева. Плавное послушное вращение руля, свободное выруливание. И он спокойно нажал «на газ».

Без пяти семь он уже был на загородном шоссе. Мчался в направлении населенного пункта, обозначенного на карте, разделял с другими шоферами свое одиночество, пока их жены, оставались дома. Так, быть может, уже и другие мужья устремлялись в свои загородные дома, чтобы успеть к выходным просверлить необходимые отверстия, привинтить кронштейны и подвести к клеммам провода, чтобы некоторые из помещений, ранее остававшиеся темными, были, наконец, освещены, и чтобы их можно было использовать в качестве кладовок или мастерских, в любом случае, чтобы там можно было что – то складывать или хранить, если на улице снег или дождь, и он так и сказал жене, когда она позвонила, что он движется по направлению к населенному пункту, где они в прошлом году построили дачу, что скоро открывать сезон, а он еще не провел в светелку провода, но что же ты мне ничего не сказал? спросила обиженно жена, а взял и так внезапно уехал, мы могли бы вместе поехать в воскресенье, понимаешь, сказал он, это было довольно спонтанное решение, я и сам не знаю, почему я вдруг так внезапно сорвался, это все потому, что у тебя женщины на уме, засмеялась жена, у нее было хорошее настроение, а я нашла Грише новую учительницу, чем – то она напоминает твою директриссу, судя по фотографии на сайте, ну, да черт с ней, по отзывам она отличный педагог, и теперь Грише, наверняка, понравится петь, кстати, а где духи, нам же на следующей неделе идти на день рождения к твоей директорше, я думаю там можно будет поговорить, все, конечно, наладится, я что – то не могу их найти, я куда – то их переложил, сказал он, да, ладно, сказала она, это не так пока важно, куда они денутся…

Он уже входил в светелку, это была такая темная светелка, темная комната без окон, и как шутила жена, без дверей, в прошлом году он не успел провести сюда свет. И здесь, снова здесь, в полутьме… Но теперь… На этот раз это оказались образы какого – то странного металлического станка, на который можно было бы укладывать, к которому можно было бы привязывать абсолютно голое чистое тело, абсолютное в своей обнаженности и чистоте, свежевымытое, которое должно было бы теперь, с первыми из этих мучительных разрезов исторгать из себя звуки невыносимого страдания и в то же время какого – то последнего блаженства…

Было еще светло, когда во дворе его поприветствовал сосед. Высокий и моторный парень, который предпочитал все время двигаться, косить траву, копать грядки, сосед построил на участке две большие террасы и параллельно – три теплицы. С прошлого года парень разводил кроликов и сейчас как раз открывал сарай, выпуская их в деревянный загончик. Животные пугливо выпрыгивали по одному из маленького окошка, оглядывались, прижимая уши, ползли, потом бежали, замирали и оглядывались, принюхивались к свежей траве, начинали быстро – быстро жевать, бросали, перебегали по огражденной лужайке к углам загончика, и там прятались.

– Давно тебя не было, – сказал сосед. – Как дела?

– Хорошо, – сказал он. – А у тебя?

– Да кролики вот чего – то дурят.

– А что такое?

– Сидят в темноте. Выходить не хотят. Банку им с хлором установил. Только тогда стали выпрыгивать наружу.

Из сарая донесся резкий неприятный запах.

– А почему?

– Не знаю.

– Да, странно, – сказал он, поворачиваясь к калитке.

Из – за пруда выходили на дорогу соседи с той стороны, старики.

Старики – двойники, или, если правильнее, двойняшки, они выходили на дорогу, недалеко от своего дома, стояли и смотрели. Смотрели и уходили. Два раза в день, утром и вечером.

Он помахал им рукой, и сосед помахал рукой. И старики в ответ тоже помахали им руками.

– У двойников родился правнук, – сказал сосед. – Можешь их поздравить.

– У которого из них?

– У правого, – рассмеялся парень.

Так между собой они называли стариков – правый и левый.

– Долго живут, – усмехнулся он.

Вся его жизнь, как сидел теперь уже поздно вечером в деревянном кресле, в этой резной витиеватой деревянной качалке, купленной в «Леруа Мерлен», что они еще спорили с женой, что это кресло слишком дорогое, и он почему – то настоял, чтобы купить, чтобы раскачиваться по вечерам, отдыхая от нехитрого сельскохозяйственного труда, попивать из бокала любимую «риоху», и, глядя в огонь камина, думать о будущем, что будущее еще должно оставаться, если и не у него, то хотя бы у его сына, что для сына пока только как бы ранняя весна, хотя в действительности на дворе был уже май, только вот листья распустились в этом году лишь наполовину, все от того, что еще почему – то слишком холодно, такая вот выпала весна, но этот холодный циклон уйдет, и будет еще потепление, а у Гриши впереди целая жизнь, его еще не постигло разочарование, Гриша еще может попробовать что – то сделать в своей жизни, чего – то добиться, чего не удалось ему, его отцу… и какие – то другие женщины, опасные или не очень… лишь бы не испортили они Грише жизнь, лишь бы Гриша не слишком ими увлекался, чтобы не начать им мстить, да, не начать мстить, а за что, собственно?