Андрей Бычков - Все ярче и ярче

Кресло, которое способно раскачиваться, пока он будет вспоминать, некто в очках, назвавшийся Омом в честь неумолимого закона, согласно которому чем больше сопротивление, тем должно быть и больше напряжений, больше усилий, чтобы это сопротивление преодолеть, чтобы что – то изменить, сдвинуть, чтобы что – то начало меняться, увлекая, захватывая в свой поток, производя попутно и необходимую работу, что ничего никогда не получается просто так, что это все иллюзии, как будто нечто может получаться без усилий.

Он лег спать в два, он заставил себя лечь спать, завтра же хотел встать пораньше, провести свет в светелке, и даже приготовил дрель и провода, достал коробку с саморезами, оставил все это на кухонном столе, вместе с французскими духами.

В темноте он долго лежал, подложив под голову руки, и теперь уже другие образы снисходительно усмехались над ним, что только они обладают той тайной свободой, что только им не нужны никакие усилия, только они движутся сами собой, плывут, летят, куда хотят, и им наплевать на все сопротивления в мире, они проходят через все преграды, и если захотят, то могут раствориться перед любыми препятствиями, чтобы снова собраться у препятствий за спиной, и никто никогда не сможет им, образам, помешать. И, если они захотят, то могут показать кому – то и хмурое утро, как сосед пинками, зажав от хлора нос, выпихивает и выбрасывает последних кроликов на траву. Или, если опять же им будет угодно, показать благостных двойняшек – стариков, как те снова выходят на дорогу и неподвижно стоят, и смотрят, не мигая. И как они радостно машут, заметив кого – то, зовут, размахивают руками, иди, мол, сюда, чертят небо руками, чтобы кто – то подошел, они же должны рассказать, что у них родился правнук, у нас родился правнук, маленький и новый, сморщенный, как весенний лист, он будет прославлять наше дерево и будет продолжать его рост.

При свете фар, в половине третьего, он вывел автомобиль на шоссе.

Он собственно и не знал, куда ему ехать, возвращаться домой среди ночи было бессмысленно, пришлось бы что – то опять врать, ведь если сказать правду, то жена все равно не поймет его, скажет в ответ что – нибудь резкое, а он ей, и получится очередная ссора, как их и так уже накопилось много за последнее время, да, она хорошая, все говорят, что ему повезло с женой, но она же совсем его не понимает, его странных шуток, говорит, что он слишком много говорит, да, она любит его, наверное, хотя и рассказывает всем налево и направо, какой он непрактичный человек и что часто она сама вместо него меняет перегоревшие лампочки, потому что он просто не замечает, что в прихожей, где, прежде всего, встречают гостей, ничего не видно, слава богу, конечно, что ей хватает ума не сообщать ни знакомым, ни друзьям, особенно Голубеву, о его неудачах в последнее время, что он, незаурядный, в общем – то человек, но почему – то вдруг перестал стараться, что он не хочет налаживать деловые отношения, думая, что можно продвинуться лишь благодаря своим талантам, как будто важно лишь делать хорошо свое дело… И здесь, в этом моменте, выплывала из табачного дыма директрисса и образы уже принимали какой – то схоластический и откровенно плоский вид, образы вырезались, как из бумаги, чтобы кто – то вдруг снова находил себя на каком – то сером и однообразном фоне, как на какой – то поверхности, где его обрисовывали и замыкали каким – то фломастерным кольцом. Плоские лица сослуживцев, продавцов, даже друзей, окружали и замыкали круг, и почему – то все они хотели оскорбить, поддеть, злорадно пошутить, все они откровенно смеялись. И за эту замыкающую в себя окружность, от ее границы словно бы никуда нельзя было убежать, эту границу невозможно было пересечь…

Но разве он не мчался сейчас среди ночи непонятно куда, совсем в другую сторону? Мчался от этих плоских лиц, мчался один, вспоминая снова о своем странном избранничестве? Его любимые книги и кинофильмы, романы Пруста, очерки Камю, которые читал ночами на первом курсе института, «Ветер в Джемила», «Воспоминание о Типаса», и разве сейчас перед ним снова не восстает то море в Алжире, и те пустынные пляжи, где можно было лежать выжженным крестом под палящими лучами солнца, ощущая горячие камни, вслушиваясь в плеск волн? «Я верю, что я ни во что не верю, и тем не менее не могу сомневаться в том, что существую». И разве сейчас, набирая и набирая скорость на этом пустынном шоссе, он не приближается снова к своему Типаса ? И если невозможно вернуться обратно, то разве нельзя выдумать заново свое прошлое, ведь когда – то он и в самом деле был совсем другим, не таким озлобленным, затравленным и проигравшим, разрушающим себя в каких – то бредовых кошмарах, и разве нельзя вернуться к себе самому, как возвращаются на родину, вспомнить или выдумать себя заново, что, может быть, одно и то же, почему ты ставишь сопротивление превыше всего, разве самое главное это не ток, достать из бардачка Led Zeppelin, ведь не все же еще потеряно, и ничего еще не потеряно, когда есть силы признать, что потеряно все, и что надо начинать с нуля, как ты когда – то прочел у Кортасара про тех югославских рабочих, что вырыли туннель не в ту сторону…

Спидометр показывал сто сорок, потом сто пятьдесят, а потом и все сто семьдесят. Освещенное фарами шоссе мягко расстилалось, летело навстречу. Столбы и провода, трансформаторы и силовые щиты, камеры фиксации, квитанции со штрафами за превышение, бульдожьи лица в «дэпээс». Но все это лишь летело, словно бы лишь для того, чтобы соскользнуть с поверхности лобового стекла, как какой – то бездарный ненужный кинофильм по правилам дорожного движения. И по ту сторону, по – прежнему, уходило вдаль шоссе, светились, по – прежнему, огни неизвестных городов, шелестело на ночных пляжах море, и на тихих верандах, в тихих отсветах призрачных береговых огней, улыбались совсем другие, счастливые, лица, какие – то люди, они по – прежнему пили вино, курили душистые сигареты и разговаривали о своих любимых книгах и кинофильмах, о путешествиях, которые еще ждали их, о тайных встречах, обо всех тех милых бана льностях, в которых черпает себя очарование молодости, которой по – прежнему наплевать на наивность и старомодность интонации, с которой об этом говорят, как будто все это было лишь когда – то давно, у какого – то Камю или Кортасара, да наплевать на ретро, что все уже тысячу раз было с другими, молодости на интонации наплевать, она просто верит самой себе, не обращая внимания на слова, как те наивные, свежие, июньские уже какие – то существа, иньские или янские, которые жужжат над цветами, расправляют свои крылышки или лепестки, и которым наплевать на майский холод…

…на внезапный удар, раз…рыв слов, нарушение синтаксиса, а не интонации, самой грамматики… грам или в что… ты хотела взял и не… в через было… будет светлая… всяивсего… несущ… ествования в виде припарк… на обочине асфа… катка