Марита Мовина-Майорова - Армейские небылицы. Сборник рассказов

А мы, ещё даже и не курсанты полностью – это та самая абитура, о которой я упомянул ранее, – то есть, абитуриенты мы – это полевые лагеря, с утра до вечера мы под солнцем, самоподготовка к экзаменам, ну, и – само собой – их сдача (или – не – сдача, это как у кого получится), все ещё в гражданке ходят, кто в чём приехал, никого не стригут. А у меня волосы до плеч – хайры, так называемые. Это как мама уехала, так я и начал их отращивать. И вот отрастил… я в то время под панка косил… вот что значит молодо-зелено и мамы рядом нет! А когда приехал в Питер – сразу в училище поступать пошёл. Так и попёрся, как был. И ещё мало того, что хайры – полоски всякие на висках выбриты!

И мне тут на построении командир взвода замечание делает: с такой причёской, говорит, ты госкомиссию не пройдёшь и о поступлении можешь сразу забыть. Короче, не поступишь ты, салага.

И я решил, что если побреюсь налысо, то уж тогда точно поступлю, так как замечания по поводу волос не будет. А парикмахеров в полях нет. Поспрашивал, кто постричь сможет – не нашлось никого. И тогда братишка мой родной на экзекуцию эту решился. Почему экзекуцию? А вы как думаете, если теплой воды нет – она только из-под земли, природная, холоднющая бьёт и в мойки сразу поступает, – ни машинки для подстрижки, ни ножниц нет. Значит, берётся тупое лезвие, и, смывая этой самой холодной, из-под земли бьющей водичкой, остатки хайр и оставшиеся ростки волос соскребаются прямо с черепушки…

Соскребал так мои хайры братик три часа. Все ребятишки дивиться на такое представление бегали. Облысил, наконец, меня брат. А, ни кепки у меня, ни панамки, хоть какой завалящей. И, как сказано было выше, в полях мы. С утра до вечера. Под этим самым родным палящим солнышком, под невозможно синим и ясным, из-за расстрелянных облаков, небушком. На открытой природе, красиво говоря… И, заметьте – я лысый! То есть стриженый под НУЛЬ! Конечно, в первый же день черепок до мяса, вот честное пионерское, у меня обгорел – кожа лохмотьями с него начала падать. Обновил кожу. Молодец!

А мы всё бегом. И всё колонной.

И такое у меня стремительное падения веса произошло! – на целых десять килограмм за три недели.

Нет, кормили хорошо. Но всё бегом. Всё колонной. Ну, и волнение, конечно. Экзамены, как ни как!

Фу-у-у-у! Даже вспоминать устал!

…И так прошёл первый месяц – месяц абитуры, когда мы стали всего лишь абитуриентами и сдавали экзамены….

– В общем, экзамены я сдал. …Об этом можно ещё целую историю записать. Да-а-а… В следующий раз, наверно. А вот как зачисление меня в курсанты произошло – об этом сейчас расскажу.

«И вот пришёл день госкомиссии. Стоим мы перед палаткой, куда надо зайти абитуриентом, а выйти – курсантом военного училища.

…А можно и не выйти таковым…

Первым братик мой пошёл. Он экзамены, конечно, без осложнений сдал, и даже физподготовку. А я немного оплошал. И с экзаменами, и с подтягиванием на турнике.

Стою, очень волнуюсь – зачисление на волоске висит.

И вот брат первым в ту палатку пошёл. И вышел, конечно, курсантом. Улыбается и меня ободряет.

Я, внутренне мандражируя, после него вхожу.

Сидят офицеры строгие, а во главе стола – сам начальник училища! – цельный генерал-майор! – глазом в документы и на меня поочерёдно смотрят. Сверяются. Напряжение моё, чувствую, совсем до предела доходит…

И в этот самый момент позади меня раздаётся голос братишки моего – он неслышно, оказывается, вслед за мной вошёл:

– Товарищи начальники, это мой брат родной. Я только что вами зачислен в училище. Прошу о его зачислении тоже. Мы из семьи военного, отец наш боевой офицер, подполковник запаса. Всю свою сознательную жизнь мы с братом по гарнизонам с ним, по полевым выходам (это братик, конечно, приукрашивает, поскольку только в Венгрии в малолетстве нам довелось с батей в полях «повоевать», но звучит – красиво!) – Мы с братом всю свою жизнь мечтали военными стать, дело отца продолжить, чтобы династия наша военная продолжалась (это тоже он привирает, но тоже красиво звучит!) – Поэтому прошу вас зачислить его вместе со мной! Мы не подведём!

Я стою, оторопев, но такую благодарность к брату испытываю! Конечно, часто он меня из всяких передряг выручал, но на этот раз!…

И тут слышу…

Короче, зачислили меня. Спасибо брату.

Но и я его не подвёл – все наряды вместо него в училище ходил и ещё много чем помог ему.

Но творческая натура в нём всё-таки верх взяла…

А я стал военным.

АРМИЯ 80-х

Лейтенант Строгий сидел рядышком со своей юной супругой на армейской железной койке. Та скрипела при каждом их вздохе и опасно начинала двигаться на расшатанных металлических ножках при каждом неловком их движении.

Обстановку довольно просторной комнаты, кроме бывалой кровати, вынесшей к этому времени на своих пружинах вес множества солдатских тел, составляли покосившийся деревянный шкаф со скрипучими дверцами, перекочевавший сюда по воле офицерских судеб из далёких советских пятидесятых, пара таких же доисторических, колченогих стульев, квадратный обеденный стол с затёртой до блеска предыдущими жильцами столешницей, и главная достопримечательность комнаты – плита, топившаяся дровами, тоже родом из пятидесятых, а, может, и сороковых – кирпичная, крытая тяжёлой чугунной пластиной с двумя чугунными же вьюшками, для усиления или уменьшения её жара – она служила полноценной плитой для готовки еды и, одновременно – печкой – обогревателем в зимнее время.

Недавние жених и невеста, а сейчас – полноценные супруги, лейтенант Строгий и его жена Сашенька, – сидели на кровати, как было сказано выше, рядышком, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу.

– Сашок, а ведь, пожалуй, операция может быть опасной, – задумчиво произнёс лейтенант Строгий.

Юная Сашенька вздрогнула и подняла испуганный взгляд на супруга.

– Нет-нет, ты не бойся, – сразу поспешил успокоить жену лейтенант, но улыбнувшись всё же, не без снисходительности к такой женской её чувствительности, он, впрочем, ещё крепче ласково прижал её к себе. – Ты же знаешь меня – я выносливый, и силёнок у меня на двоих.

Последнюю фразу Строгий выговорил твёрдо, отбросив задумчивость, и Сашенька почувствовала, как под рубашкой напряглись мышцы рук и спины мужа.

– Конечно, знаю, – вздохнула она. – Но всё равно… побаиваюсь. Сборы-то какие суровые. Вон и чемодан ты велел собрать. Даже сухой паёк велел на три дня положить и щётку свою любимую зубную. Это же не просто так?

Она снова испуганно взмахнула ресницами на Строгого.