Анатолий Сударев - Без дна. Том 2

Борисом внука назвали не случайно, и не по святкам (он родился в протестантской стране), а в честь Тониного отца. А ещё у Тони и Игоря Олеговича есть внучка, она появилась на свет почти десять лет назад, и её назвали Ханной, в честь уже матери зятя Нильсена. Всё по-честному. Всем сёстрам по серьгам. Чтобы никто не остался в накладе. Полное равноправие. Это истинно по-королевски. По-датски. Вопреки шекспировскому: «Неладно что-то…» Нет, у них-то как раз всё ладно. Внука Игорю Олеговичу пока повидать не удалось. Больше повезло Тоне. Они с мужем погостили в Ольборге (город, в котором живут Маша и Нильсен с детьми) около трёх лет назад. Целью их поездки было побывать на праздновании медной свадьбы Маши и Нильсена. Справедливости ради надо сказать, не обошли при этом стороной и Игоря Олеговича, ему также прислали красиво оформленное приглашение, но он не поехал. Всё по тем же понятным причинам: не хотелось ставить в неловкое положение ни Тоню, ни её патологически ревнивого мужа. А ещё раньше Маша сама приезжала на свою малую родину, в Краснохолмск. Она в это время была как раз беременна Борисом. Кажется, уже на шестом месяце. Живот у неё был довольно заметен. Тоня в тот её приезд накинулась на Машу, стала её попрекать: «Как так можно?! Ехать в такую даль! При твоём состоянии. Это безрассудство! Ты не боишься нанести травму ребёнку?» На что Маша тогда ей ответила: «Когда плод ещё в животе, он как губка впитывает в себя всё окружающее. Мне хочется, чтобы он (да, она уже знала тогда, что у неё родится мальчик) впитал в себя русскую речь и вообще всё краснохолмское. Такого, как у вас, ведь больше нет нигде. Это потом сможет как-то помочь ему в жизни».

Несколько позже прояснилось, откуда это у дочери. Оказалось, она прочла об этом, то есть не про русскую речь и не про Краснохолмск, а про губку, у какого-то очень известного опять же датского учёного. Тоня же прямо на месте, едва услышав такое, не могла сдержать слёз. Игорь Олегович – он также присутствовал при этом разговоре – уж на что мужик, и то ощутил, что у него в глазах защипало. А ещё в тот же день, уже попозже, когда остался с дочерью наедине, не удержался, спросил: «А чем тебе так дорого это окружающее, что хочешь, чтобы оно “впиталось”?» – «Вы же ещё, в вашем Краснохолмске, как в сказке, папа, живёте. В старинной русской сказке. Или былине. Где он, – Маша имела в виду, конечно, ещё не родившегося сына, – почувствует на себе такое?..» «В старинной русской сказке» – сужденье довольно спорное. Если только закрыть глаза на всю происходящую быль. Хотя, с другой стороны, бытует ведь представление, что со стороны виднее.

«Ну всё. Посмотритесь». Мастерица поднесла к глазам Игоря Олеговича большое зеркало. На него глядело иссечённое морщинами, с подглазными мешками, покрытое вроде бы желтоватой кожей, испещрённое какими-то ямками старческое лицо. Фу, какое безобразие! Игорь Олегович поспешил отвести взор. «Всё хорошо? Вам нравится?» – «Очень». – «Сегодня, к сожалению не пенсионный день. С вас сто сорок». Игорь Олегович дал сто пятьдесят, от сдачи отказался, и они расстались, довольные друг другом.

Да, Тоня, как и пообещала, пришла, но не в три, а уже ближе к половине четвёртого. «Как и обещала» – то есть не с пустыми руками: и вино, и закуска, и тортик диетический. Уже как переступила через порог и потом, когда снимала с себя верхнее, а хозяин, как всегда, неловко ей помогал, уже тогда Игорь Олегович заметил, что дорогая гостья выглядит не совсем обычной. Что чем-то взволнована и готовит Игорю Олеговичу какой-то неприятный сюрприз. Почувствовать-то почувствовал, но по привычке никаких «провокационных» вопросов задавать не стал. «Если действительно есть что-то, если это не моя мнительность, рано или поздно скажет сама».

За столом в основном говорили о пустяках. О болезнях, о погоде, о размерах пенсий, какими они были и какими стали со всеми этими реформами, дефолтами и всякой прочей дребеденью, величаемой «переходом от развитого социализма к дикому капитализму»; а ещё, что уже необычно, о предстоящем приезде в Краснохолмск какой-то важной персоны. Никто ничего толком не знает, но все уверены, что это очень серьёзный товарищ, иначе – к чему такие приготовленья? Город наводнён навезённой со всей области милицией. Таких мер предосторожности в городе не было, даже когда к ним пару лет назад заглянул представительный кудрявый и словообильный господинчик вице-премьер Немцов.

И так они поговорили о том о сём, выпили по три бокала принесённого Тоней рислинга за здравие внука, отведали чайку с диеттортом. Времени уже скоро шесть – пора расставаться. Тоня прошла в прихожую, с неловкой помощью Игоря Олеговича оделась в своё зимнее с каракулевым воротником пальто, повязалась белым оренбургским платком, а поверх платка ещё и шапочку водрузила из того же каракуля. В этом наряде стала походить на жену какого-нибудь небогатого чиновника с картины, допустим, Ивана Крамского. Когда же совсем приготовилась уходить, опустила глаза и, едва разжимая губы: «Ты прости меня, Игорёк… Но мы теперь, боюсь, уже долго не встретимся». – «Почему?» – пробормотал Игорь Олегович. А про себя: «Ну вот! Никакая не мнительность. Но это ещё не всё. Точка-то как будто бы не поставлена. Сейчас снова услышу». «Мой, ты знаешь… совсем… Каждый раз, стоит мне только сказать, что иду к тебе, становится сам не свой. Вот и сегодня. Мне стоило это больших нервов. А обманывать его, что-то придумывать… Ну, ты же знаешь, как я устроена. Я так не могу. И так каждый раз. Когда ухожу к тебе, в голове одна и та же мысль: “Застану ли его живым?” Да, настолько серьёзно… Я понимаю, это болезнь. Он и сам это отлично понимает. Но одно дело – понимать, другое – что-то с собою делать. И вот… я встала перед выбором… Прости меня, но я больше так… разрываться между тобой и им… не смогу». Ещё какое-то время постояла, обняла, прильнула к Игорю Олеговичу. «И ещё… что я должна тебе сказать. Что я давно собиралась тебе сказать и всё как-то… Я за всю жизнь больше не встречала такого замечательного, такого доброго, честного, отзывчивого, порядочного человека, как ты. Я всегда любила тебя. Только тебя одного. Люблю до сих. А если всё так получилось, это я…» – «Да перестань, – тут уж наконец и Игорь Олегович не выдержал. – Я тоже тебе давно хотел сказать и тоже не решался. Виноват во всём один я». – «Нет! Что ты такое говоришь?! Если бы я тогда…» – «Нет, Тоня, и ещё раз нет! Если б именно я, а не ты … тогда… Мне нужно было быть осмотрительнее». – «Настаиваю: моя вина. Нужно было не поддаваться панике. Моя бесхарактерность. Испугалась трудностей. Бытовых неудобств…»

А что было «тогда»? Игоря Олеговича «попросили» с его места работы – он пристроился было в местном краеведческом поначалу просто сторожем, а потом подвернулась вакансия хранителя фондов. «Попросили» оттого, что грянула проверка, а у Игоря Олеговича не оказалось диплома. Да его у него и не могло оказаться, оттого что во время о́но арестовали за пару месяцев до официальных госэкзаменов. Следовательно, он был бездипломником. Место же сторожа к этому моменту тоже было занято, и Игорь Олегович решительно отказался стать виновником незаслуженного увольнения другого человека.