Вера Сытник - Миллениум

Геннадий невольно прислушивался к смеху, который, как набегающие на горячий песок волны, был игрив и мягок. Иногда он улавливал дразнящие нотки, казавшиеся сигналом к действию, словно незнакомка, чувствуя присутствие постороннего мужчины за стенкой, обращалась к нему с тайным призывом. Несомненно, это только казалось, вероятно, потому, что, как всякий нормальный сорокалетний холостяк, полный сил и здоровья, Геннадий пребывал в ожидании нового романа и поэтому во всём искал его приметы.

– У вас есть закурить? – вдруг раздалось за стеной.

«Это мне? – вздрогнул Геннадий. – Или горилла вернулась? Они что, на трёх языках между собой разговаривают?»

– Я к вам обращаюсь, – немного нервно сказала женщина и постучала чем-то твёрдым по стене.

На русском её голос звучал более естественно, стал понятен акцент: бесспорно, это была соотечественница.

– Что вы там сидите и пыхтите? Всегда слышу, как вы пыхтите сигарой. Не хотите угостить? – повторила она.

– Не курю до завтрака. В данном случае не «пыхчу», а слушаю, как вы ругаетесь.

– Ну, это всё равно. Так угостите?

– Пожалуйста, сейчас принесу, – сказал Геннадий, вставая, но женщина крикнула:

– Не надо! Я приду!

Он едва успел накинуть халат, как бойкая соседка энергично заколотила в дверь и, стремительно войдя в номер, так же стремительно сунула ему в руки початую бутылку виски.

– Как же ваш муж? – оторопело спросил Геннадий, отступая под напористым видом женщины вглубь комнаты. – Наверняка будет недоволен. Да и я не хочу быть растерзанным за глоток виски, толком не отдохнув перед гибелью. Было бы глупо!

– А! – звонко щёлкнула гостья пальцами. – Теперь до обеда не придёт, пошёл штангой ворочать, нервы успокаивать. Так что наливайте!

Она с размаху села на диван, раскинув руки по круглой спинке, отчего рукава её шёлкового кимоно расправились, превратившись в два ярких крыла. Женщина сдвинула колени, устроив ноги таким образом, чтобы причудливые, в восточном стиле туфли-сабо на высоких каблуках стояли устойчиво. Ей было лет тридцать пять, не более. Яркая, большеглазая, с задорным пучком тёмно-русых волос на затылке, она показалась Геннадию птицей, волшебным образом попавшей в комнату.

– Или вы утром не пьёте? – рассмеялась незнакомка, заметив, с каким изумлением смотрит на неё Геннадий. Она поморщилась. – Ах, забудьте на время о своих привычках! Отпуск. Не всё ли равно, когда пить, если можно весь день спать, а ночью купаться?

Геннадий открыл коробку с печеньем, плеснул на дно стаканов виски и присел напротив в кресло, пытаясь по словам женщины догадаться о цели её визита.

– Как же ваши вещи? – спросил он. – Может быть, сходить подобрать?

– Не беспокойтесь! Завтра мне купят в десять раз больше. Так всегда – сначала выбросит, а потом покупает. Мне даже нравится! – Гостья сумрачно усмехнулась.

Пригубив стаканы, они поставили их на столик, продолжая в упор разглядывать друг друга.

– Я видела, как вы приехали утром, шла в это время от парикмахера. Вы были в белом костюме, в шляпе… Пижон! Вы понравились мне. Я подумала, почему такой видный мужчина путешествует один, без дамы?

– Я разведён, – сухо ответил Геннадий.

– Вот как? – искренне удивилась женщина и сделала неожиданный вывод: – Вероятно, вы смелый человек. Вечером я заметила вас на этаже и поняла, что мы соседи. Стала ждать случая, чтобы познакомиться. Как удачно!

– Странно, что я не заметил вас раньше, ведь вас нельзя не заметить, вы слишком хороши, – улыбнулся Геннадий и поспешил уточнить, увидев, какой радостью осветилось её лицо: – Неправдоподобно, вызывающе хороши!

– А это плохо, нескромно, по-вашему? – спросила она, осторожно надкусывая печенье и стараясь, чтобы не посыпались крошки.

– Отчего же? Как может быть нескромным свет яркой лампы? Думаю, что, попадая в идущее от вас освещение, каждый мужчина чувствует себя мотыльком, летящим на свою погибель…

– Вы чувствуете себя насекомым? Вам это неприятно? Вам страшно?!

– Не могу сообразить. Но мои тайные инстинкты предупреждают меня об опасности!

– Ах, как быстро вы сдались! – воскликнула самодовольно женщина и отхлебнула виски. – Не бойтесь. Для вас я сделаю исключение, убавлю свет. Я хорошо разглядела: классический блондин с голубыми глазами, с обворожительной бородкой. Для таких, как вы, яркий свет вреден, быстро обгораете. – И добавила, вставая: – Есть хочется. Пойдёмте завтракать!

Она вышла из номера так же стремительно, как и вошла, оставив после себя лёгкий запах утреннего крема и туалетной воды, а на журнальном столике стакан с недопитым виски. «А как же сигара?» – хотел крикнуть Геннадий, но передумал. Быстро скинув халат, натянул шорты, майку и выскочил в коридор, всё больше волнуясь. Минут через пять появилась женщина. Вместо кимоно на ней был красный сарафан, глубоко открывающий грудь, а вместо сабо золотистого цвета танкетки на острых каблучках. В боковом кармашке маленькой сумочки торчал сложенный веер. Ласково взглянув на Геннадия, женщина удовлетворённо вскинула голову, тряхнув распущенными волосами, и молча пошла впереди него.

Пока они шли по коридору не разговаривая, пока ехали в лифте, сверкающем зеркалами, пока заходили в огромный зал гостиничного ресторана, где на его спутницу стали оглядываться, Геннадий понял, почему злился волосатый испанец. «Вот кому надо исполнять танец живота… – думал он про спутницу, чувствуя всё возрастающий восторг. – Если бы она была моей, я бы точно убил её или себя, вздумай она с кем-нибудь кокетничать». В молодой женщине не было ничего особенного, если не считать гармоничного сложения: средний рост, небольшая круглая грудь, мягкие плечи, талия, подчёркнутая узким фасоном сарафана, в меру полные бёдра, ноги с крепкими икрами и узкие ступни – всё выглядело бодро, здорово, но вполне обыкновенно. Но то, как она двигалась, грациозно и сдержанно, словно готовясь к танцу, выделяло её из толпы и делало невероятно привлекательной.

Она как будто плыла, уверенно и скоро, пространство расступалось перед ней, словно перед кинозвездой или перед одетым во всё парадное маршалом. Её полные изящества жесты достигали совершенства, когда женщина огибала столик, отклоняясь, чтобы не коснуться его бедром, или когда встряхивала веером, резко и надменно, будто мулету впереди себя выбрасывала! Так и хотелось тотчас кинуться на властный взмах её руки! Приглядевшись, Геннадий понял, что только слишком влюблённому в неё человеку, к тому же большому ревнивцу, могло показаться, что делает она это специально, в то время как женщина не умела вести себя иначе.

Её лицо, в отличие от правильной фигуры, не казалось гармоничным. Напротив, в нём чувствовался лёгкий диссонанс между невысоким лбом, длинноватым носом, большими коричневого цвета глазами и маленьким сочным ртом. Можно было подумать, что лепивший её мастер с особой тщательностью потрудился над фигурой и немного поспешил с лицом, оставив его напоследок, отчего в лице ощущалась тонкая небрежность, которая, надо сказать, пошла лишь на пользу, придав облику женщины неповторимый шарм и обаяние.