Владимир Авдошин - Новые Глаговки

Зима моего приезда была сырая, и нам с Зорькиными не удалось походить в конце февраля и в марте по деревенской улице, когда устойчивые морозы и чистое ночное небо со звездами так располагают поболтать о традиционной жизни русской деревни. А тут вдруг в холодноватом апреле – всё сошлось.

Начинали мы, как и всегда при встрече, с уточнения маршрута. Они же не походники, идут только до продмага. Мужу достаточно своего променада на работе, а жене далеко не разгуляться – врач не велит.

– Вы что? До плотины ходили? Ну давай, какие вопросы?

Намолчался, должно быть, на работе или жена не все его достоинства ухватывает (сейчас он стропальщик на стройке) – понятно, приходится соответствовать.

– Для разминки вопрос. Песню «Напилася я пьяна…» – знаешь? А дальше – какие слова?

Три строчки Зорькин припомнил.

– А дальше?

– Понимаешь, нужно пропеть её – тогда я вспомню. Пошли ко мне!

– Нет, кончится всё выпивкой. Не пойду.

– А Кира?

– Ты у нее сам спроси.

Выручила Нина. Оказывается, во втором куплете женская драма:

«Чем я плоха? Чем не такая, что нравится чужая?»

– Ну, хорошо, а какой всё-таки вопрос?

– Ты тещу, Костя, как? Мамой называл?

—Да.

– Понимаешь, у вас там, в избе, наставлено много современного. Вы мне на словах расскажите, как там было раньше? Вот, например, я вхожу в вашу калитку, прохожу в дом – куда я попадаю?

– Ты попадаешь в сени неотапливаемые. Это просторная холодная комната с небольшим оконцем в стене напротив. Здесь высокая лавка, два ведра колодезной воды, большой сундук с керосинками на нем. У притолоки входа висит умывальник и далее две двери – одна налево, в избу, вторая – направо – во двор к скотине. И лесенка в три ступени к скотине, а потолок над скотным двором – сенник, туда сено кладут на зиму.

Когда я приехал сюда, у меня разболелась голова – я сразу набросился на тексты. Дай-ка в короткий срок, освобожденный от работы, я всё напишу. Ведь в городе я не сделал карьеру за всю свою зрелую жизнь. И мне пришлось выйти гулять на деревенскую улицу. А как раз снег выпал, все с лопатами выбежали чистить. А я иду, праздный и свободный, и мучаюсь давлением. Встречает меня тетка на деревенской улице и неприязненно говорит: «Чой-то ты, кулема, на голову-то надел, будто французский пленный?»

Боже, думаю, какие познания! Они еще первую Отечественную помнят? – восхитился я. Но потом вспомнил, что сейчас 2012 год, что во всех газетах и радио поминают эту дату и что в этом вопросе – издевка и больше ничего. Я и отрезал ей соответствующе. Говорю: «А что? Хорошо, если б Наполеон пришел. Он бы сразу ввел то, чего хотели декабристы аж 15 лет спустя».

Она, конечно, не ожидала такого ответа и ретировалась. Нет, я не хотел ничего демонстрировать, ведь у меня за плечами университет. Я хотел бы в счет первого выхода на деревенскую улицу щадящего к себе отношения. Может, у меня шапки нет на эту погоду? Ведь к деревенскому климату надо привыкнуть. Что-то мне в уши дует, я платок под шапку и надел. А что, нельзя что ли? Нет, ей обязательно отбрить меня надо. Какая норовистая! И пошел я дальше, мучаясь своим давлением, в надежде хоть куда-нибудь его деть.

Зорькин, Нинин дед, – московский типограф – до революции купил в этой деревне два дома на свои кровные, заработанные, чтобы на старости лет было куда отойти от дел. Но революция и коллективизация пришли к нему в дом и сказали: «Так. Если не хочешь на Беломорканал, тогда один дом освобождай! В него мы бедноту, голытьбу деревенскую заселим – Боговых»

– Не отдам, – сказал дед, – это моё, законное.

– Теперь другие законы. Законы братства людей. И всех людей по списку будем расселять принудительно. А несогласных – по всей строгости революционного закона.

Дед так и опешил. Работал-работал – и на тебе! Не моё! Но всё-таки, к счастью, удержался. Удар его не хватил, чего побаивались в семье, и, перетаскивая вещи в один дом, говорили: «Слава Богу, хоть не умер».

А вот в Великую Отечественную семье повезло меньше: именно в их дом попала бомба при нашем наступлении. Дом сгорел, как свечка. Семья спаслась потому, что отходила от немцев в лес в землянках жить. А когда немцев отогнали, поднимать избу было некому. Так четыре года и ждали, пока отец Нины (сын деда) не вернется с войны. Спешно в зиму рубили лес на избу, и старший брат Нины надорвался, переработал. Приехал с температурой и слег, а пенициллина тогда еще не было, так что в ночь и умер от воспаления. Не хочется о таком ужасе даже и вспоминать. А потом уже в новом дому родилась она, тетя Нина. И выросла здесь же, и вышла замуж тут же, и родила двух девочек и воспитала трех внуков: две девочки, Лена и Настя, и один мальчик Миша. Подняв их, она очень захотела третьего своего материнства, а это, как известно, – быть прабабушкой. Считала, что крестьянке негоже быть одной, ведь земля каждый год рожает – и крестьянской женщине нельзя простаивать. Ну, понятно, что не сама она будет рожать, сама будет только растить. Решив так, она не знала, как подступиться и всё гадала, кто вперед ей принесет дитя – Настя или Миша? Настя учится в юридическом институте, а Миша – старшеклассник. И никто из них особо в родители не торопится. Не те времена, не нашенские, когда вышел замуж – почти сразу и родитель. И начала она думать, что ей делать. Муж и родня – все уходят на работу, на ней хозяйство, огород, но для крестьянки этого мало. Еще нужны малые дети, чтобы своими голосами, нуждами и даже капризами говорили ей: «Ты в центре и в полноте жизни, а не где-то там сбоку и на пенсии». И не морально это, и одиноко. Непорядок для крестьянки. Что ей газеты, телевизоры, компьютеры и радио?! Ей ребеночка подавай! Да вот незадача – где его взять? И тут она вспомнила про детские заклички, которыми сами они уже не пользовались в деревне, но о которых она слышала от матери. На Пасху – катание яиц с горки. Зачем только – она забыла, а вот что в апреле пекли жаворонков, чтобы ими привлечь птиц, то есть привлечь весну – помнила. Смотрите, смотрите, сколько у нас птиц сидит! Летите скорее к нам!

«А что если и мне привлечь какую-нибудь девочку к себе? – вдруг подумала она. – Это же богоугодное дело. И мне интерес будет. Может, она привлечет мне ребеночка?

Смотрите, смотрите, какая девочка! И как ей здесь хорошо! Летите скорей сюда, мои правнуки, не задерживайтесь в пути!

И такая девочка здесь появилась. Еще одна пенсионная семья вернулась в деревню: бабушка и дедушка, а при них внучка. Понятно, что родителям далековато приезжать в нашу деревню – 74 километра от Москвы. Понятно, что бабушка всё ещё работает и мотается туда-сюда, а с внучкой – урывками. И там, в городе, всё уделай, и тут дедушку обихаживать надо. Хорошо, если я буду привечать это милое создание, угощать и разговаривать с ним, и в дом пускать, и по огороду ходить, объясняя, что где растет. Для того, чтобы добрым делом чужому ребенку поторопить своих правнуков. Я ведь в это пятилетие еще смогу их поднять, а вот позже, чувствую, будет трудно».