Сергей Шинкарук - Вторая попытка

И Мустафа шутить не стал. Он подождал, пока установится полная тишина, потом произнес:

– Вы когда-нибудь видели, как действует на людей зарин?.. Это отравляющий газ. Вначале человеку трудно дышать, потом его тошнит, изо рта начинает течь слюна. Затем человека рвет, он теряет над собой контроль и ходит под себя. Моча, кал… Потом начинаются конвульсии. Заканчивается это остановкой сердца… А теперь представьте, что это происходит не за тысячи километров, и вы это видите не в сводках новостей. Нет, это у вас на глазах, с вашими друзьями, любимыми, детьми… Мне не хочется жить рядом с теми, кто такое сотворил. Не только начинил газом снаряды, не только отдал приказ их использовать, но и придумал… Как можно жить на планете, которая рождает таких чудовищ?! Ученые… Разве для этого существует наука?! Я думал, пройдет, забуду. Но нет, все это снится ночами.

После рассказа Мустафы воцарилось молчание. Особенно неловко было Иштвану. Он ведь ученый, причем биолог. Это его коллеги занимались разработкой подобных веществ.

– А в мой дом тоже снаряд попал, и маму ранило, – прервала паузу Марина.

Она сказала это для того, чтобы Мустафа знал: не только в Сирии стреляют, и не только там гибнут люди. Но все же слова Марины были неуместны, особенно вот это «тоже». Глупо соревноваться в том, кто больше страдал и пережил. Девушка сама это поняла и пролепетала:

– Извини, Мустафа, я не хотела.

– Да нет, это вы меня простите. Испортил вам вечер. Иштван, забудь, что я говорил про ученых. Давайте сменим тему.

И я попытался сменить тему, зацепившись за слово «ученый», и спросил у Иштвана:

– А скажи мне как биолог: почему агелонцы для отбраковки не поставили в лагерях аппараты подобные МРТ? Просветили, и сразу понятно: бандит этот мигрант или нормальный. И все бы тут не нервничали, не томились в ожидании. И даже если у человека есть «преступные наклонности», разве нельзя это вылечить? Это ведь болезнь? Правда? И в конце концов: что можно понять с помощью видеокамеры? Вот я возьму, и целый день буду в нее улыбаться. Это же не будет означать, что я хороший.

– Непростые вопросы ты задаешь, Серж, – произнес Иштван, дергая себя за донкихотовскую бородку, – но я попробую ответить. Поставь себя на место агелонцев. Они хотят помочь. Но знают о нас много плохого. И это плохое не хотят переносить на новую планету. У них другая физиология и психология; как исправлять наши пороки, они не знают. Инопланетяне десятки лет смотрели наше телевидение. Расшифровали языки. Знают по выражению лиц, по глазам, по голосу – что такое человеческая доброта, радость, любовь. А также – гнев, злоба, ненависть, обида. Они изучали это не только по художественным фильмам, но и по документальным. Посмотри кадры с Гитлером, Геббельсом, Хусейном… Неужели с ними не все ясно? Уверен, что по нашей физиогномике не так уж сложно вычислить убийцу, насильника, вора. Мы не можем все время контролировать лица, прикидываясь белыми и пушистыми. Если каждого записывать круглосуточно и дать это в обработку мощному компьютеру, можно узнать такие вещи, которые мы сами о себе не знаем. Трудно сказать, на какой глубине в нас прячется дьявол.

– А почему десять дней? Если в человеке есть что-то плохое, это сразу видно.

– Не согласен. Ведь злое выражение лица может быть обычным раздражением, огорчением. Вдруг у человека просто что-то болит, или он что-то неприятное вспомнил. А агелонцы хотят быть уверены на все сто процентов.

– Раз у нас начался такой серьезный разговор, – сказал Николай, – вот что я хочу с вами обсудить. Вам не кажется, что по сути своей отбраковка аморальна? Получается, что агелонцы делят человечество на два сорта – годные люди и не очень.

– А мы сами разве отбраковкой не занимаемся? – парировал Иштван. – Наши тюрьмы именно для людей, которые не могут нормально сосуществовать с остальными. Я считаю, что агелонцы поступили честно, предупредив, кого они будут отсеивать. Каждый из нас себя знает – все свои грязные мысли и желания. И если ты понимаешь, что в душе негодяй, даже не пытайся улететь! А с другой стороны, пришельцы дают стимул измениться. Убей в себе зверя, убей подлеца, а уж потом претендуй на переселение.

В словах Иштвана было противоречие: как убить в себе зверя, если о нем не знаешь? Но я решил промолчать. Тем более Марина смотрела на биолога такими восторженными глазами… Я за них искренне радовался – скоро образуется еще одна прекрасная пара.

В этот момент в комнату зашли четыре гвардейца, и старший по званию строго сказал:

– Извините, что прерываю ваше веселье. Иштван Деречкей, соберите, пожалуйста, ваши вещи и следуйте за нами.

– Что? Почему? – опешил Иштван. – Здесь какая-то ошибка. Вы меня с кем-то перепутали.

– Ошибка исключена. В лагере нет другого Деречкея. И агелонцы не ошибаются. Собирайтесь, мы ждем.

– Но… Как такое может быть?! Я здесь уже двенадцатый день. Двенадцатый!..

Причину обиды агелонцев долго искать не пришлось. Вновь отличился сенатор Гарри Уокер – кандидат в президенты с манерами обличающего проповедника. Этим он и выделялся – в последние 20—30 лет на пост главы Белого дома в основном претендовали улыбчивые шоумены. Предвыборная кампания была в самом разгаре, и конкуренты, конечно же, использовали тему межзвездной миграции. И если нынешний президент Барнс ее поддерживал, то Уокер – наоборот. Выступления сенатора и раньше были достаточно мерзкими, но на сей раз он превзошел самого себя.

«Почему у агелонцев такое высокомерное, такое пренебрежительное отношение к человеческой расе? – вопрошал Уокер. – Разве мы не достойны получить от них технологии, чтобы самим осваивать космос? Не хотите отдавать технологии? Ладно. Давайте создавать совместные экипажи. И тут заумные отговорки: мол, люди и агелонцы существуют при разных атмосферах и давлении. Я вам расскажу, что это за атмосфера и давление – атмосфера презрения к людям и давление на правительства Земли.

Почему нам не дают лекарств от самых опасных болезней? Они говорят, что еще не изучили людей и, мол, мы в этом виноваты. Да, мы не позволяем проводить над нами эксперименты, потому что это может закончиться разработкой сверхмощного биологического оружия, которое нас уничтожит. Я не утверждаю, что дело обстоит именно таким образом, но мы не должны преуменьшать опасность.

Теперь о Земле—2. Мы досконально не знаем, что там происходит. Нам только известно, что переселенцы много работают. Но в свободное время, кроме старых земных фильмов, кроме нашей музыки, они смотрят и слушают агелонское. Многие изучают их язык. Они погружаются в культуру другой расы. Останутся ли после этого земляне по-прежнему людьми? Или станут чем-то непонятным, чуждым для нас?