Марина Щелканова - Призрачные рубежи. Сборник

И через века он всё так же будет здесь крутить, крутить свою шарманку. А люди всё так же со страхом и упрёком будут украдкой смотреть на его горестную фигуру. И всё так же собаки будут злобно ворчать на него.

И вот здесь, между мирами, в призрачном городе будут встречаться несчастные влюблённые, спустя много лет на один день обретая друг друга.

Был вечер. С востока надвигалась тяжёлая грозовая туча. В густом, пропитанном дневным зноем воздухе было тяжело дышать. С дороги поднялась пыль, а небо расколола острая молния. Послышался первый раскат грома. Темнота опустилась на город.

Ветки клонились к земле, ветер завывал в трубах, а крупные капли дождя горохом сыпались на черепицу. На какую-то минуту всё стихло, и тогда отчётливо раздался стук в дверь.

Поздним гостем оказался старый горбун. Он исподлобья взглянул на меня, так что я невольно отступил, пропуская его в дом. Горбун сделал шаг вперёд и обратился ко мне:

– Тебя выбрали. Отныне твой дар – приносить людям облегчение. После этих слов он растворился в ночи.

Наутро ко мне явился приятель с жалобами на головную боль. Прикоснувшись к его лбу, я почувствовал, что боль отделилась от его тела и перешла ко мне. Потрясённый, он долго благодарил меня. Я же с трудом держался на ногах.

Шли дни, и я постепенно осваивался со своим странным даром, который ни на минуту не давал забыть о себе. Вскоре появились они. Их было так много, что все лица смешались у меня в одну искажённую маску страдания.

Были хрупкие девушки с прозрачной кожей и торчащими ключицами, были немощные старики, были дети с переломанными руками и ногами, женщины со вздувшимися венами на ногах, мужчины с разорванными мышцами. И все они просили одного. Они готовы были платить огромные деньги, как будто можно было назначить цену тому, что я для них делал. И я уже не мог отказать никому из этих людей. В их испуганных глазах я читал только одно: то, что я – их единственная надежда.

Они хотели вновь почувствовать свои тела, вернуться к радостям жизни и физической любви.

Постепенно я начал привыкать к тому, что мои кости постоянно ныли, а глаза едва различали дневной свет. Мне доставляло непередаваемое удовольствие смотреть на счастливые лица тех, чьи страдания я брал на себя.

Прошёл месяц, но по моим ощущениям это была целая вечность. Как-то ко мне зашёл приятель, который первым узнал о моём даре и с ужасом уставился на меня:

– Ты стал стариком.

Я ему не поверил, но посмотрев в зеркало, с ужасом обнаружил, что мои волосы поредели и приобрели серебристо-белый оттенок, глаза глубоко провалились, фигура как-то сжалась, а спину начал распирать горб.

Тем же вечером ко мне пришёл последний в моей жизни клиент. Это была юная девушка с огромными печальными глазами. Она просила излечить её от душевной боли. Сначала мне подумалось, что это невозможно, но я прикоснулся к её руке и ощутил, как струйки душевного страдания перетекают в моё сердце. Она исчезла со звенящим смехом на устах, а у меня внутри образовалась пустота. Воронка, которая поглотила всё, что у меня было внутри. А потом моя кожа треснула, и сквозь тысячи ранок боль начала просачиваться наружу.

За мной пришли глубокой ночью. Это были высокие люди в серых плащах:

– Прежде чем уйти в лучшую жизнь, – сказал один из них, – ты должен передать свой дар следующему избранному. Таков закон. И я покорился. Через нескольку минут уже из моих уст прозвучали слова:

– Тебя выбрали. Отныне твой дар – приносить людям облегчение.

После этих слов я отступил в темному и почувствовал, как за моей спиной прорезаются крылья.

Самая нижняя граница видимости – когда различаешь только свет и темноту. На моё несчастье, со слухом нечто похожее: звенящая тишина. Когда-то я различал тончайшие звуки, самый тихий шёпот не ускользал от моего уха. Но всё пропало две недели назад (такое время, по крайней мере, прошло, судя по смене дня и ночи).

Что-то закрыло свет, и на руке я почувствовал слабое прикосновение. Только один человек мог так легко пожать мою руку. Лида! Я попытался выдавить из горла звук её имени. Видимо, мне это удалось, потому что она (теперь я уже не сомневался в этом) сильнее сжала мою ладонь, и на лицо мне упали две горячие капли, дорожками скатились на подушку, оставив соленые следы. Я прикоснулся пальцами к своему лицу, а потом попытался дотронуться до Лиды. Моя рука рассекла пустоту и безвольно упала на кровать, но в это же мгновение её обвили холодные пальцы. Теперь девушка держала меня за обе руки. Я ещё раз произнёс её имя, чувствуя, как напрягаются голосовые связки. Снова перед лицом потемнело, но теперь я почувствовал поцелуй на своих губах.

С лёгким ветерком Лида отпрянула, потом взяла мою ладонь и стала на ней что-то чертить пальцами. Я замотал головой, давая ей знак, что ничего не понимаю. Тогда она медленно, буква за буквой, начала выводить: «Я с тобой, не бойся». Я попытался улыбнуться, но она продолжала что-то писать: «Завтра я заберу тебя». После этих слов она поцеловала меня в лоб, последний раз пожала руку и исчезла.

Я закричал, как только мог, чтобы она не уходила. Это должно было получиться громко. В ту же минуту меня скрутили, в руку что-то больно кольнуло, и я погрузился в забытье.

Было темно, когда я очнулся. Рядом я не почувствовал никакого движения присутствия. На секунду показалось, что я утерял все остальные чувства, но тут же мне удалось нащупать холодный металл пружинной кровати. Тишина давила на мозг. Мне хотелось расцарапать всё лицо, вырвать остатки ощущений. Но вместо этого я бессильно лежал, представляя, как громко сейчас бы тикали часы моей спальни.

Темнота как будто заполняла меня изнутри. В этом ужасе мне стало казаться, что у изголовья стоит что-то большое и бесформенное, готовое меня поглотить. Я засыпал и видел яркие, звонкие картинки прошлой жизни, а просыпался в безмолвной темноте.

Когда первые тёплые лучи солнца согрели моё лицо, я немного успокоился и только тут обнаружил, что вся моя простыня пропитана потом, а сердце отчаянно колотится. В воздухе почувствовалось движение: кто-то зашёл в палату. Снова укол, но на этот раз я не лишился сознания. Некоторое время ничего не происходило, потом наконечник термометра проник в тепло между моей рукой и телом. Несколько минут я лежал неподвижно, пока он не исчез в воздухе.

Как и все прошлые дни, чья-то сильная рука взяла меня за плечо, чтобы я поднялся. Я всегда инстинктивно повиновался этой власти, которая умывала, одевала и кормила меня. В этот день все эти процедуры произошли в обычном порядке, и я уже ожидал, что вернусь в палату, чтобы до темноты бессмысленно прокручивать картинки своего прошлого перед мысленным взором. Однако на этот раз меня повели новым маршрутом. Все изученные уже шаги, повороты и запахи стали частью нового мира, поэтому я сразу отметил другой путь.