Lerysol - With skylarks

Плещется простотой, лишь океан, не обращая ни на кого внимания, сам по себе, разбушуется, враз перевернет корабли громоздкие, опустит на дно для следующих. Правда, любит ласку по утрам, приручила ладошкой, часто трепетно поглаживаю волны, как кошка, зараза, ластится, мур-р-рчанием. Правда, надоело разгадывать, можно проще? Останусь с ним понятным, степенным, пусть истерит. Врастаю, больше не хочу никуда, топлю ступни в рыжие песчинки. Мне же так хорошо, еще, еще, чуть ниже, ниже у хвостика…

«Тебе уже хватит?»

Оставь, оставьте меня ограничивать, танцевать буду сама с собою, так волшебно у зеркала, покачивая прелестями.

«Тебе уже много, а мне?»

Неважно, я шуметь хочу, просыпайся, проснись, посмотри, какая ночь звездная. Мр-р-р, фыр-р-р, фыр-р-р, мр-р-р, спишь, а я одна устала, хочу тоже спать, хочу поцелуи шепотом, так быстрее засыпаю, мр-р-р-р…

«Что делаешь?»

Темно, без десяти четыре, неизменно колесо, ну надо же. Читаю тебя от нечего… Соскучилась. Мне нравишься Ты, когда выпускаешь нежность.

Фиглей страдала, спасая мир красотой, а после, как всегда, еще стараюсь отыскать рычаг, способный перевернуть. А ты?

«А я нашел тебя».

Как? В характере ее? Потом, конечно, в манерах шевелить губами, поступки поступать. Смеюсь, все знаешь про круговорот. Течение горной реки, бурное с выступами, разворотами. Чуть встала взрослее, на другую сотню лет от тех знакомых искренних четырнадцати в тебе. Так же строг и нежен, когда час забав прибрежных волн. Сюрпризы калейдоскопа с бусинками тебя в шумящих рядом, меняется настроение с вращением каждым, дежавю. Слова Франсуа де Ларошфуко порхают: «Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться прошедшей любви».

«Что со скамейкой?»

Бросила, а смысл? Не видела давно, соскучилась по пальцам, а ты?

Вечер, тишина, шелест листьев за окном. Костер не торопясь похрустывает ветвями, спокойствие в лесу. Все словно повторятся с тобой, спинка на прогибе, чуть кончиками, тише, тише.

«Как ты? Где побывала?»

Раскраснелась вся, так преданна была тебе во мне. Но притяжение посылает схожих, а может, сама раскапываю в них тебя. Кто под силой ветра в сторону сойдет, кто улыбнется и возьмется снова.

«О другом чуть, как ты? Гадаешь? Какими кистями владела?»

Гуаши черные мазки по-прежнему бросаю на полотно, мешая серое с испачканным бельем. Беру оттенки белого, космический латте, слоновой кости, кремовые тона, но руки опускаются, не хватает кислорода. Понимаешь, все в желаниях. Непокорные гейзеры украсили характер уверенности в правоте. Доверяя пустоте слов вежливых и безразличных полностью, со временем лишь приходит понимание закулисья. Пусть. Чуть тише, чуть спокойней, плюс один к моим… Там глубоко внутри один из персонажей хочет вволю извергать настоящую себя, не остановить. Беря терпение с молчанием под уздцы, обычно пять, возможно, десять, изредка пятнадцать и… выбившись из сил, сменяет облик маленькой себя, ребенок.

«Салфетку дать?»

Тишина и всхлипы. Глазены просят приобнять, поцеловать, согреть от той иной в тебе.

А полетели к океану? Спрячемся. Я билеты взяла на завтра, с тебя сланцы и эспрессо в аэропорту в знак благодарности.

Хочу, хочу, хочу в тебя… Ранним таким утром, уткнуться носом, просыпаясь, гоня навязчивый туман сновидений, сладко потягиваясь, наигрывая кончиками стоп мелодии Моцарта.

Хочу, хочу, хочу в океан, но только после завтрака… Ты приготовишь? Приготовь, приготовь, приготовь для меня особенной. Шучу. Я быстро в душ, а потом на завтрак пораньше, когда обитатели острова еще спят. Сегодня присядем у окна.

Хочу, хочу, хочу завтракать фруктами, среди белоснежных скатертей, услужливых, незаметных, и утренней тишины. Только я и твои глаза.

Ночь. Город спит, укутавшись добротой стеганых одеял ласки. Умаялся заботами, раскинулся посапывая. Улыбаясь во сне визгам на каруселях, на скорости миллионы зрачков соревнуются. Никто специально не толкает в спину, каждый своим, если только случайно на пути, по неосторожности, погружены в свои заботы, поддерживая темп на спидометре.

Раннее утро, пес у ног спит, черный влажный нос уткнулся в оболочку стопы. Пробуждается город. Тягучая тишина. Пусто от звона паркующихся волнующих электричек. Вычерпан сосуд с тягучим кофе, одиноко ему обнаженному, уже ненужному. Пиала с творожным завтраком, некогда ублаженная сметаной, увлажненная плотными сливками, не торопясь исчезла. Ждет своего часа чистоты пустая посуда с остатками. Странно, по-прежнему вакуум отсутствия визга тормозных колодок электропоездов. Вязкая тишина. Просыпается слишком медленно. Еще все спят, утро выходного. Птицы отключили новостные динамики. Ветер балованный, намаявшись за ночь, поглаживая ухаживаниями молодую листву, бесшумно заигрывает остатками энергии. Сон канул, его история, как обычно, не исчезла полотном эпизодов на стене от дуновений трепыхается. Город шепотом: «Совсем не обязательно в лабиринтах вести себя так, как в мегаполисе, чуть тише, тише». Совет бесплатный, не ценится, подвешена стоимость дарением.

Скользнули среди городских лиан десятки глаз голодных в поисках добычи. Стоит учуять, надкусят буквами, слетятся стаей, разрывая сплетнями ночь, завоют. Хайпуя, станут приплясывать, без особых различий морали. Город томно спит, в свое добро уверовав, а рядом параллельное художниками возводится, незаметно заполняя реальность. Подбирая на земле пронзительное, разукрашивая эмоциями события серые невзрачные, обычные человеческие. Даже растения насторожены, ждут подвоха случайного, очень часто топтали, кричали унижая, фильтруют запахи, на агрессию не прерываясь, и, к сожалению, находят. Мечтает все с легкими о жизни с легким теплым воздухом, выделяя запах страха, беспокойные. Выискивая дурное в простом, усматривая умыслы в бескорыстном, не веря уже в «просто от души». Мемами притрагиваясь к раскаленным проводам нервов, дребезжат сосульками в напряжении. Позевывая, память транслирует, воспроизводя некогда прочитанное и без спроса у Карнеги присвоенное: «В этом мире есть только один способ заслужить любовь – перестать требовать ее и начать дарить любовь, не надеясь на благодарность». Виновата во всем скорость движения, безрассудные не успевают перестраиваться, менять окраску под цвета окружения. Сталкиваясь, причиняют боль неуступчивостью, гордость выпячивая. Падают, встают в погоне. Бег с препятствиями из жадности или из-за баловства померяться силами. Чередуя яд со сладостями, тираду слов ублажения до молний испепеляющих. Бывавшие, истоптав не одну пару кожаных в слоях грязи выпирающей, заранее принюхиваются, обводя взором окрестности, взвешивая скорость ветра в лицо обветренное. Смотрят, сравнивая данную обеспокоенность с обычными повадками, сличают следы на тропах хоженых.