Анастасия Атаян - Колодец памяти

– Когда Россия станет свободной, – сказал он и грустно усмехнулся. – Ладно, сорри, давай не будем об этом. У вас всё нормально?

– Как у всех. Бывало и хуже, – ответила я. – У тебя?

– Я не жалуюсь, действительно, бывало и хуже.

– Ты тогда так внезапно пропал. Мы волновались.

– Мне надо было сменить обстановку, – сказал он, бросая сигарету в песок. Я не успела протянуть пепельницу, и окурок унесло в море.

– Мы так и поняли. Только вот ты сам всегда мне говорил, что можно очень-очень далеко уехать, но это не гарантирует, что тараканы в голове не последуют за тобой. Им тоже нравится путешествовать.

– Пошли за стол, – сказал он, взяв меня под локоть.

– А ещё ты мне говорил, что менять шило на…

Сёма резко остановился, повернулся ко мне, и я поняла, что надо заткнуться. Мы долго смотрели друг другу в глаза, не моргая.

– Я тоже очень хочу с тобой поговорить, но давай не сегодня. Нам тут целую неделю тусоваться – найдём время. Будь с ней нежнее, я тебя редко о чём-то просил, но поверь, это для меня важно.

– Хорошо, – по его интонации я поняла, что всё куда хуже, чем я могла себе представить.

Сёма отлучился в уборную. Когда я подошла к столику, Миша рассказывал Ане о своих грандиозных прожектах по спасению человечества, о голодающих детях Африки, сирийских беженцах и прочих униженных и оскорблённых. Он второй год работал в правозащитной организации и был полон энтузиазма.

– Да, Миша у нас борец за права человека. Жаль, что его лавочку скоро прикроют, – бросила я ненароком, усаживаясь за стол и делая глоток вина.

– Почему прикроют? – Аня посмотрела на меня так, будто увидела раненого лисёнка на дороге. «Вот ведь бестолочь», – подумала я и не удержалась от стёба.

– Времена нынче тёмные, повсюду снуют иностранные агенты. Надо быть начеку. Геннадий Николаевич, думаю, в курсе дела. Спроси у него, когда выдастся свободная минутка.

– А почему вы решили поехать именно сюда? – Миша резко сменил тему. Сделал он это вовремя – Сёма был в нескольких шагах от стола и наш разговор о врагах Родины вряд ли пришёлся бы ему по душе.

– А нам коллега по работе посоветовал. Он тут в прошлом году отдыхал, ему очень понравилось.

– Здесь и правда хорошо. Гораздо лучше, чем в Крыму. Да, милый? – спросила я Мишу, взяв его под руку. От прикосновения меня не пробила судорога, значит, я дошла до нужного градуса. Теперь этот самый градус нужно было бережно поддерживать, не давая ему ни подскочить, ни упасть.

За соседним столом сидела группа загорелых мужчин лет тридцати. Один из них то и дело поглядывал в мою сторону. Вот он точно ходит в зал и обливается там седьмым потом. В его руках штанга наверняка смотрится как влитая. Сильные плечи, развитая грудная клетка, шея не тонкая и не толстая – такую обнимешь один раз и не сможешь обнять другую. Жаль, что не сядешь на такую шею, свесив ноги – мужчина, который выглядит идеально в обычной серой футболке, никому не позволит вить из себя верёвки.

В полумраке было сложно разглядеть цвет его глаз, но я знала, что они зелёные. Не каре-зелёные, не голубые и уж точно не серые – чистейшего зелёного цвета, как у Коли. Заглянув в такие глаза, можно утонуть. Незнакомец поймал мой взгляд, убрал со лба прядь каштановых волос и, смутившись, отвернулся к собеседнику.

Обвитый обручальным кольцом, мой безымянный палец напрягся. Слишком тяжёлая ноша, как кольцо всевластия, которое Фродо тащил в Мордор. Не кольцо, а проклятие – надел и стал невидимым, точь-в-точь как хоббит. Надо его срочно снять, подумала было я, опуская руку под стол, но вовремя опомнилась. «Сегодня ты идеальная жена, держи себя в руках», – просипел голосок праведницы. «Потерпи всего недельку, дорогая, – низко прошептал другой голосок. – Скоро весь „Тиндер“ будет у твоих ног». Кинув последний взгляд на прекрасного принца, я прикусила губу и положила руку обратно на стол, прямо на стеклянный кругляшок бокала.

Пока я витала в облаках, на столе появилась сырная тарелка. Маленькие кусочки бри, пармезана, дор-блю выглядели гораздо аппетитнее тех дырявых ломтей, что продавались в супермаркете через дорогу в нашем сером хмуром городе.

– Мммм, запрещёночка! – я захватила вилкой один ломтик.

– Только не говори, что не можешь найти в России нормальный сыр, – Сёма разразился хохотом. Впервые за вечер я услышала тот самый смех, что частенько раздавался в коридорах и кабинетах университета, смех человека, который не знал, какой жестокой будет жизнь за дверями альма-матер.

– Я не такая, что ты! Я следую заповедям дяди Вовы и обхожу контрафакт стороной, – я поддела второй ломтик и, отправив его в рот, широко улыбнулась.

Сёма замешкался, решая, следует что-нибудь ответить или лучше не будить лихо. Он бы хорошо смотрелся на предвыборном постере. Я много раз ему это говорила. Выразительный взгляд, лицо в меру серьёзное, но при этом доброжелательное, отличная стрижка, но не вычурно хипстерская. Серьёзные мужчины не делают укладку, как у малолетних мальчиков, качающих узкими бёдрами по подиуму, и не просят у цирюльников совета по отращиванию густой и ровной бороды. Они остаются собой и знают себе цену. Даже когда кто-то пытается их обесценить, им удаётся держать лицо на публике. Сложно было вообразить, каких нечеловеческих усилий ему это стоило. Я не могла представить, чтобы Сёма плакал, прикрывая лицо мокрыми ладошками, чтобы он стоял на коленях перед Ирой, хватая её за подол платья и умоляя остаться, хотя его бывшая жена трезвонила об этом на каждом шагу. Взяв двумя пальцами вишенку с пина колады, она с томным видом рассказывала, как просила целовать ей ноги, и он, рыдая, склонялся к её ступням. Ира не находила ничего зазорного в том, чтобы нести вести с полей их распадавшегося брака. Меня передёргивало от того, с каким смаком она делилась подробностями. Она будто совала мне в лицо грязное бельё. Я долго зажимала нос, но потом решила отойти в сторонку, туда, где не смрадило.

После развода Сёма на пару месяцев пропал. Выйдя из загса, он cел в такси и уехал. Никто не знал куда. Телефон вне зоны доступа, на мэйлы не отвечает, в соцсети не заходит. Когда родственники подключили ментов, выяснилось, что Сёма умотал в Таиланд. Что он там делал – тайна века. Говорят, первый месяц он держался и просто пил, а потом начал употреблять и трахать всё, что видел. Я не спрашивала, так ли всё было на самом деле, но мне очень хотелось спросить. Вернулся Сёма, когда узнал, что брат попал в автокатастрофу. Увидев Ваню на больничной койке, обтянутого толстой гипсовой коркой от макушки до пят, Сёма понял, что пора выходить из загула. Брат выкарабкался, но долго не мог работать. Рубль тогда как раз начал стремительно падать. Кризис не щадил никого. Cёминым родителям пришлось продать машину и переехать из просторной трёшки в тесную двушку в новой Москве. Денег не хватало даже на корвалол, не говоря уже о лечении младшего сына. Уверив в Бога и духовные скрепы, наш некогда либеральный друг не нашёл ничего лучше, чем устроиться в пиар-службу «Ведра», как мы окрестили «Великую Россию», партию власти, чтобы было на что жить ему самому и оставшемуся без средств к существованию Ване. Тогда-то мы и перестали с ним общаться. Я считала, что он нас предал, хотя он просто пытался выжить – найти работу в фарватере его политических взглядов было невозможно. Вернее, это было возможно, если бы он мог трудиться бесплатно, но он не мог, во всяком случае не на руках с братом, катающимся на инвалидном кресле от одного угла квартиры к другому.