Алексей Воскресенский - Колышутся на ветру

Или может пора кое-что уточнить? Странно, я давно не вспоминала тот разговор с мамой. Мой биологический отец был негром. Ну ладно. Абсолютно ничего не меняет… Но сны… и теперь видение это… Может знак? Нет, просто усталость. Иллюзия.

На следующий день приехала к маме.

Алексея, не поворачивается язык сказать – парня мамы, дома не было. Она рассказала, что у них всё отлично. Лёша будет только в понедельник – теперь он вроде как арт-дизайнер и занят важным проектом.

Звучало это как-то неубедительно, но я до сих пор старалась придерживаться позиции: «мама взрослая – разберётся».

Мама достала из холодильника вино. Странно, раньше алкоголя в доме никогда не было. Потом, выбрасывая мусор, под раковиной я увидела ещё две пустых бутылки. Непонятно. Женский алкоголизм или Лёша балуется? Ладно, «мама взрослая – разберётся».

Выпив по паре бокалов, исчерпав поверхностные темы, мы умолкли, жуя какой-то салат. Мне показалось, что пора.

– Мам, может уже пришло время рассказать мне о биологическом отце. Только всю правду. Я уже у тебя большая.

Мама, кажется, не удивлена. Откладывает вилку, наливает бокал, делает большой глоток.

– Мари, ты же знаешь, что мать у тебя очень прогрессивная дама – хихикнула она. Мне было восемнадцать, ему – двадцать пять. Он приехал в СССР с отцом-дипломатом. Богатенький негр – таких не любили. Просто за то, что наши руководители всячески бравировали тем, что СССР – такое открытое государство, в котором счастье может обрести любой трудящийся, будь то негр, азиат или коренной американец.

Чернокожие имели порой больше прав и свобод, они чувствовали себя защищёнными политикой партии, но часто были биты на тёмных улицах. Скинхедов ещё не было, но было много других отморозков. Тёмные времена…

Его избили и оставили умирать под окнами нашего общежития. Увидела, когда возвращалась домой и не побоялась подойти. Он был жутко красив, даже кровь из носа не портила благородный профиль. Помогла. И как-то пошло-поехало, через пару дней мы уже встречались…

Косые взгляды и открытое осуждение для нас не значили ничего…

Через месяц он вернулся в Америку. Через два – познакомилась с твоим отцом, а через семь – родилась ты. Отец с достоинством принял необходимые объяснения твоему цвету кожи.

– Так он знал?

– Да, и заметь, никогда не считал тебя чужой.

– Я знаю.

Мама рассказала всё, будто долго репетировала. Выпалила, останавливаясь сделать глоток вина.

– Мне понравилась эта история. Как его звали? Ты связывалась с ним потом?

– Джером Патиссон младший. Нет, больше мы не связывались. Ему это было не нужно. Мне уже тоже. Ты мне не веришь?

Она заметила мои нахмуренные брови.

– Верю, мам, верю. Просто… ты могла мне раньше рассказать.

– Боялась, что будешь осуждать меня…

– Было бы за что! А может поэтому мне постоянно снятся негры? – в шутку спросила я.

– Зов предков? – как-то очень серьёзно и мрачно отреагировала мама.

– Надеюсь это совпадение и мои предки такого не видели.

– Чего именно?

– Страшную смерть сотен темнокожих людей, чьи тела так неестественно проседают под моими ногами. Мам, мне снится одно и тоже место. Уже раз сто. Эти сны начались после смерти папы.

– Это всё стресс. В наше время стресс – первая причина всех неприятностей.

– А неприятности – причина стресса.

Я обняла её, прижавшись к влажной щеке. Мы посмеялись.

– Ты простишь меня, Мари?

– Думаю эта информация ничего не меняет.

– Не пытайся только найти его, прошу тебя.

– Даже мысли не было.

Хоть официально на работу выходить с августа, оставаться два месяца дома с мамой и её малолеткой было выше моих сил.

Мама изменилась. Если б я верила в привороты и прочую лабуду – подумала, что её приворожили. Она стала зависимой от этого парня, вилась вокруг него и смотрела щенячьими глазками. Противно. А Алёша тянул с неё деньги на свои смелые проекты и выставки, которые не окупались. Пил сам и пил с мамой. Скрипела кровать, а я в своей комнате пыталась уснуть. Просыпалась от кошмаров, которые так и продолжали сниться пару раз в неделю. Но лучше видеть ужасы, чем слышать мамины стоны под каким-то хлыщом.

Остаться в Питере по распределению я и не рассчитывала. Тёплые местечки достаются не достойным, а, как заведено, тем, кто что-то предлагает взамен. Но всё же, мне выпал не самый худший вариант.

Всего в тридцати километрах от Питера, словно контрастом со своим знаменитым соседом, разбросал, среди сплошной зелени, свои домики город Всеволожск. Я, честно, не слышала даже о нём. Говорят, первое впечатление самое верное. Можно ли это отнести к впечатлению о городе? А оно было двойственным. Привыкшая к суете и многолюдности больших городов, я растерялась, попав на улочки Всеволожска. Другой, неизвестный мир. Большущая деревня среди природных красот.

Прямо с вокзала моим гидом стала бодренькая старушка – тётя Зоя, с которой я договорилась о квартире. Она встретила и любезно предложила прогуляться до её дома. В прошлом экскурсовод, она, возможно, желала тряхнуть стариной. Однако, как оказалось, ей приходилось в основном выливать на меня исторические факты, потому что смотреть здесь особо нечего.

Мои пожитки умещались в небольшую дорожную сумку и пакет – никогда не имела привычки тягать за собой мелочи вроде шампуней, кремов, духов. Обходилась парой обуви по сезону, несколькими майками и джинсами. Всё остальное было решено приобрести на месте.

Незабываемые тридцать минут мы шли по однообразным узким улочкам, среди редких домиков в высоких кустах.

– Хорошо, что дождя не было накануне, так бы грязищи повыплыло, – говорит тётя Зоя. – Стало быть, ты лечить нас приехала, милочка? В больницу али в поликлинику?

– На скорую, тёть Зоя.

– О, братец моей подруги там работал. Давно это было. Спился. Ни каждому, знаешь, такая работка по силам. А ты-то смотри какая мелкая, куда тебя занесло?

– Будем брать не силой, а умом, тёть Зоя.

– Делать-то у нас тут особо нечего, молодёжь в Ленинград, то есть в Петербург бежит. Кстати, я на Ленинградской улице и живу. Город-то переименовали, а улицу Санкт-Петербургской и не пере… переназовёшь. Вот и память и красота остались. У нас тут всё ласкает слух, но редко ласкает глаз. Акромя природы разве что. Чего стоит шоссе этое – Дорога Жизни. Вслушайся только. А теперь посмотри – я как раз обходила ямы на дороге – разве ж это жизнь? И что за дорога у нас, что привела в такую жизнь?…

– А высотки-то тут вообще есть?

– А как же. У нас тут пока так: тысяч сорок населения, но посмотришь, через десять лет будет в два раза больше. Лес рубят, высотки ставят, новые районы обещают. Двадцать первый век! И никакого конца света.