Алексей Воскресенский - Колышутся на ветру

– Мам, а почему вы белые, все вокруг белые, а я как негритянка?

Мама не растерялась:

– Девочка моя, представь себе, так бывает, такова природа. Когда-то все люди на Земле были чернокожими. И сейчас иногда у белых появляются такие милые мулаточки как ты. Это может передаваться через многие поколения. А что такое? Кто-то что-то говорит в школе?

– Нет, мамуля, просто интересно.

– Ты моя любознательная. Ты же скажешь маме, если кто-то тебя обидит?

– Конечно, мамочка.

Да, конечно, мамочка. Кое-что я понимала. Видела, как другие родители иногда приходят заступиться за своё чадо. И чаду этому на пользу не шло.

Через некоторое время случайно подслушала, как папа рассказывает маме, возможно громче чем нужно, о том, как он завоёвывал уважение в школе. Как смело вызвал главного задиру «один на один», получил в глаз, но потом ни разу не услышал в свой адрес плохого слова от него и его шайки. Мама в ужасе «шикала», пытаясь говорить, что это всё скверно и недостойно. Но папа уже сказал, что хотел. А я услышала.

У нас же главным заводилой был Семён Потапов. Однажды утром пришла и села, как обычно, на своё место. Первая парта возле двери. И вот, он заходит и с порога кидает мне банан с возгласом: «Макака, это тебе!». Попал в плечо. Он явно не ожидал, что я в ответ швырну учебник. Прямо в глаз. Он вскрикнул, а я, подбежав, что было сил, вмазала пощёчину и пнула ногой по голени. Класс хохотал и визжал. Сёма скорчил гримасу, и мне показалось, я увидела слезу в его округлившихся глазах. Тут прозвенел звонок и в класс вошла учительница.

После урока Семён не подошёл, и после всех уроков не подошёл. И на следующий день, и на следующей неделе. Ну вы поняли. Зато подходили другие. Спрашивали, сделала ли я математику и где купила такие босоножки.

Так, неожиданно, дела у меня наладились. Появились подруги, ребята просили списать, а учителя больше не боялись вызвать к доске. А Семён с тех пор делал вид, что меня не существует. Меня это устраивало.

Во втором классе уже не была изгоем. Речь улучшилась вслед за отношениями, а к цвету кожи все, наверное, привыкли. Я спешила в школу пообщаться перед уроками, побегать по длинным коридорам в салки, попрыгать в резиночку. Помню: в спорте выделялась среди девчонок, да и некоторых парней – быстрее всех бегала и выше всех прыгала. Ощущала в себе много сил и одновременно воздушную лёгкость. Возможно, этот набор качеств и привёл меня в танцы.

Во втором классе внезапно открыла для себя новый мир. Мама как женщина светская, образованная и современная, раз в неделю ходила в Большой театр на балет.

В то время балет в СССР был сродни религии, но религии для интеллигенции. Новости и заголовки газет то и дело вещали про успех советского балета. А я знала лишь то, что в балете танцуют красивые девочки в белоснежных платьях. Они похожи на фей и кукол.

– Марина, ты уже достаточно взрослая. Сегодня я возьму тебя в театр, но пообещай вести себя достойно, – говорит мама, примеривая блестящее ожерелье, похожее на люстру.

Я не совсем понимала, что значит достойно, и идти мне туда совсем не хотелось, но ответила:

– Конечно, мамочка.

Любовь или страх? Уважение или конформизм? Делать то, что говорит мама, в нашей семье – главное негласное правило. И даже если я хотела сказать «нет» – передумывала и говорила: «Конечно, мамочка».

И вот, нарядившись в лучшее платье, ощущая себя не в своей тарелке, захожу в Большой театр. В тот первый раз меня неожиданно переполнили волнующие ощущения. Это было не то, что идти с папой в кино. Это было, как я тогда определила, величественнее. Все эти серьёзные люди, вся атмосфера. Начиная от вида самого здания, узорной лепнины, огромных люстр, фресок, лестниц с ковровыми дорожками, заканчивая креслами и полом – всё настраивало на восприятие настоящего искусства.

Возможно, захваченная этими ощущениями великого, я изменила свой скептический настрой. А когда началось действие – и вовсе замерла, уставившись на сцену. Позже словила себя на том, что невольно двигаю ногами и тяну шею вслед за парящими по сцене балеринами. По телу пробегали мурашки, и внизу живота захватывало, будто качаешься на качелях. Я смотрела на маму, она лишь кивала головой мне, мол, вот видишь, я же знала, что тебе понравится.

Мне понравилось. Настолько, что в детском мозге поселилась идея, что я тоже смогу так танцевать. В тот первый день ничего не сказала маме, потому что мне казалось, что смешно хотеть невозможного. Но после нескольких дней самопроверок, когда я прыгала и кружилась по своей комнате, решилась.

– Мама, я хочу быть балериной.

– Замечательно, девочка моя, это замечательно – как-то загадочно отвечает она.

– Я же смогу быть как они?

– Это не так просто, Мари. Только бог знает.

– Когда ты меня отведёшь учиться?

– Нужно подождать до третьего класса, тогда будет набор. А пока, ты сама должна заниматься.

– Хорошо, мамочка.

До третьего класса оставалось прожить весну и лето. Мы чаще стали ходить в театр. Дома я пыталась повторить то, что видела на сцене. И уже как-то неловко себя ощущала, играя с мальчиками в футбол.

Когда настал этот день, утро началось с расстройства стула. Заверив маму, что всё в порядке, я на ватных ногах пошла в хореографическое училище.

В день просмотра там собирались несколько десятков девочек и мальчиков моего возраста. К комиссии нас запускали по пять человек. Три женщины и мужчина рассматривали кандидаток со всех сторон, оценивали пропорции, ширину плеч, талию, ноги, после просили выполнить некоторые элементы, в которых я путалась и, извиняясь, переделывала. Нас вертели, задирали ноги, тянули за стопы, выкручивали суставы. И наконец оглашали вердикт.

– У тебя определённо есть задатки, девочка, – говорит мне стройная дама с рыжими волосами. – Ты раньше занималась чем-нибудь?

– Нет, только в футбол с мальчиками играла.

– Хм, не слишком подходящее занятие для девушки, не находишь?

Она наклонялась ко мне при каждом слове всё ниже. Кажется, капля её слюны попала мне в глаз.

– Не знаю, мне нравится.

– С этого дня забываешь про футбол и мальчиков, если хочешь стать балериной, а не… Ладно, ты подходишь. Приходи завтра. И не опаздывай.

Редкая улыбка посетила мамино лицо, она обняла меня.

– Теперь лишь терпение и труд. Обещай мне стать лучшей.

– Хорошо, мамочка.

Не знаю, что лучше и как правильно. Многие родители давят на своих детей: «Ты должен. Я возлагаю на тебя надежды. Обещай мне быть лучшей». И дети боятся потерять любовь родителя, отказавшись или не достигнув вершин. Груз, возложенный неверным словом, не сломает только самых стойких. В таком возрасте ты делаешь всё, лишь бы мама не смотрела на тебя огорчённо.