Вера Мещерская - В сердце Австралии. Роман

Старичка привезли в мужское отделение из хирургического с двадцатью семью швами на ноге – у него был открытый перелои после падения под экипаж.

– Сестричка! Грелку бы!.. я на охоте с дичью меньше жесток, – натужно заволновался он. – Сейчас, мистер Хаккет. Грелки дают всем, кого привозят из операционной. Вы не спросили о ней у сестры Брайт, когда та уходила? – Да. И мне отказали…

– Видно, из-за наркоза. Вы бы не почувствовали, как грелка обжигает Вас…

– Да, но я мёрзну… – Подождите, я принесу для Вас одеяло потеплее…

– Все вы няньки какие-то недоделанные, – пожаловался он. – Когда Вы пришли в сознание, чувствовали боль в ноге? Если надо, сестра даст Вам успокоительное…

– Ох, не люблю я их снотворные пилюли!.. И так справлюсь…

Нэнси отошла к окну и выглянула на пустынный двор больницы. Уже светало, и её ночное дежурство подходило к концу. Обходя с маленькой лампой палаты, она продолжала ставить холодные компрессы и менять бутылки с горячей водой, которые служил грелками.

Один из пациентов – сильный мускулистый бушмен с перебитым носом, у которого признали повреждение печени от длительных запоев – внезапно впал в бред, крича, что на него напали змеи.

– Мистер Эткинс, успокойтесь! Вы разбудите всех остальных. Тот неосознанно пристально взглянул на неё, дико сверкнув глазами и откинул простыню.

– Мистер Эткинс! Не вставайте с постели! Тот порывисто оттолкнул её и побежал к окнам палаты, находящейся на втором этаже:

– Ради Святого!.. Уберите! Они на мне… Змеи!.. Дьяволы!.. Нэнси преградила ему путь к окну:

– Смотрите, мистер Вилкинс, змеи уползли! Оглянитесь! Он умолк, на мгновенье бросив умный взгляд налитыми кровью глазами:

– Уползли?.. Они вернуться!.. Будьте покойны!

– А какого они были цвета?

– А?.. Красного… И алого, и жёлтого, и с большими ядовитыми зубами…

– Ладно… Их уже нет. Идёмте, приготовлю для Вас на кухне чаю… Нэнси не смела поднять на больного глаза.

– Сестричка! – послышался шёпот мистера Хаккета, – Хотите помогу справиться?

– Нет, нет! Вы же знаете, Вам нельзя вставать!

– Нэнси пыталась успокоить больного бушмена слабым чаем, но едва он тянулся к чашке, как его глаза дико закатывались. Он начал по новой, выбив чашку из её рук:

– Это не честно!.. на меня напали! – вскрикнул он и выхватил из раковины острый нож, разорвав при этом свою пижамную кофту. – Ну, теперь держитесь! – бормотал он, ударив себя в чахлую грудь.

Нэнси в отчаяньи схватила его руку:

– Отдайте нож! Но больной оттолкнул её и попятился в сторону. Дрожащей рукой Нэнси смешала снотворный порошок с молоком:

– Вот, мистер Эткинс. Выпейте. Обещаю вам, что все демоны исчезнут.

– Да?.. А змеи…

– И змеи тоже. Пейте.

Тот сразу выхватил из её рук чашку и осушил её, но нож всё ещё держал остриём вверх.

Нэнси бросила взгляд на свои форменные наручные часики – три часа ночи, помощь прибудет лишь через три часа. Она подошла к шкафу, где хранились наборы игр для пациентов и взяла оттуда колоду карт:

– Мистер Эткинс, помните Вы говорили, что хорошо играете в карты? Как насчёт покера?

– Что? – искажённое выражение его лица от недоумения начало приобретать разумные человеческие очертания.

Нэнси уселась за столик старшей медсестры, освободив его от бумаг. Стасовав карты, она начала раздавать их. Бушмен нехотя подошёл к ней. Он сел в кресло напротив, взял карты и положил нож перед собой лезвием вверх:

– Ха! Однако, – сверкнул он глазами в сторону Нэнси, когда та бросила на него мимолётный взгляд, – Вам-то я этого не говорил, ведь так?

Пропустив его слова мимо ушей, Нэнси начала игру, первой взяв блокнот и карандаш для записи счёта. А сама только и молилась, что бы сопернику досталась хорошая карта.

Они играли так с полчаса. Нэнси всё время проигрывала. Казалось, на больного ещё находило во время перерывов. Он схватился за нож.

– Прочь! Прочь! – внезапно вскрикнул он, ударив что-то на полу.

– Что такое, мистер Эткинс?

– Огромная красная мерзость – вот что! Нэнси боялась всего, что ползает, и с содроганием посмотрела под стол. Там никого не было. – Нет… Там никого нет… Вы не помните, был ли у меня джокер?

– А? – неопределённый загадочный взгляд затуманил его глаза. Нэнси приходила к выводу, что он всё ещё опасен.

– Может, ещё чаю и постель?

– Нет, там полно змей!

– Я перестелю постель, и все змеи уползут, – тихий шёпот и игра в карты отвлекли его, пока остальные спали. Не спал только старичок, предложивший помощь. Он и теперь зашептал:

– Довести-то его помочь, сестрёнка?

– Справлюсь, мистер Хаккет! Будьте спокойны!

– Круто! Вы его прямо, как австралийского «робин гуда» Неда Келли!

И Нэнси, взглянув на себя как бы со стороны, изумилась. Одна среди ночи она играла в юкер с душевнобольным при свете единственной лампочки, и все прочие беспомощные пациенты оставались лишь под её надзором, другой помощи не было.

– Э-э, что если ему дать мою дозу снотворного? – прошептал мистер Хаккет.

– Неплохая мысль. Нэнси всыпала и эту дозу в чай и в конце концов уложила больного в постель.

На другой день во время утреннего обхода мистер Хаккет расписывал старшей медсестре, какая эта «сестрёнка умелая».

– Ей бы медаль дать – вот что!

– Маклин всего лишь выполняла свой долг, мистер Хаккет.

– Да, но вы бы видели, как она успокаивала того здоровенного детину!.. Играла с ним в карты. Пока он не уснул, – и он указал на мирно храпящего Эткинса.

То ночное дежурство Нэнси закончилось, но не прошло и недели, как она узнала, что мистер Хаккет подготовил для неё награду на собственные средства.

Заступив на следующей неделе в ночную смену, Нэнси начала со смены повязки на ноге мистера Хаккета, а тот вручил ей маленький свёрток.

– Возьмите. Мой брат сделал этот специально для Вас, – объявил он, – Всего лишь скромная награда за Ваш мужественный поступок.

– Но, мистер Хаккет… – и Нэнси в смущении развернула бумагу для записей – внутри оказалась маленькая серебряная медаль, на которой было выбито её имя и дата «19 октября» с одной стороны, и надпись «За мужество!» на другой. Бумага же была исписана рукой мистера Баррета: «Няне Маклин с наилучшими пожеланиями от палаты №7, в память о её мужественном поступке, когда она в одиночку справилась с больным, страдающим белой горячкой!» Нэнси смутилась, но, поблагодарив мистера Хаккета, спрятала медаль в карман.

Утром, во время обхода Нэнси помогала старшей медсестре, замещая сестру Эванс.

Они совершали обход, сопровождая божественно-обворожительного хирурга, и Нэнси почувствовала, как увлажнились её ладони, а во рту пересохло от страха и волнения.

Стоило ей лишь взглянуть на доктора Стемплтона, как её пульс учащался. Доктор был уже не молод, русые волосы его уже начинали редеть, обнажая макушку, но сам он, приятно сложенный, широкоплечий, в белом халате, держался чинно и благородно, а его слово было законом, перед которым преклонялись студенты-медики и все медсёстры.