Яни Эш - Зеркало Умбры

– Кира!

Он рядом. Юджин выглядит совсем как человек.

Иногда что-то начинает происходить с этим местом вокруг: будто бы просыпается некий инопланетный инстинкт, который твердит, что все — фальшивка. Каждый уголок дома, каждый цвет, каждое знакомое лицо начинает становиться совершенно чудовищно не таким , каким должно быть. Бутафория, словно в фильме «Игра»: стоит открыть случайный ящик, как обнаружишь, что он пуст. А вместе с ним — и все остальное.

– Кира, ты в порядке? – Юджин подходит ко мне, и я с трудом сдерживаюсь, дабы не врезать ему промеж глаз. – Ты какая-то бледная.

– Расскажи, чем ты сегодня занимался, – заставляю себя сказать, но язык все равно предательски спотыкается. Мне так страшно, что я чувствую, как в горле застревает комок, а глаза стелет пелена влаги.

– О-о-о, боже, только не говори, что опять! Ты таблетки сегодня пила?

Пила ли я таблетки? Юджин все такой же медноволосый, что и всегда. Мелкие завитки волос вкупе с бородкой и тучным телосложением придают ему неумолимое сходство с Романом Трахтенбергом. Обычно подобные мысли заменяют мне таблетки.

Но сейчас…

Между кустистыми бровями Павла залегла глубокая складка, глаза пристально буравят подбородок. Отпечаток мощного мыслительного процесса так четко прилип к лицу Юджина, что не укрылся даже от меня.

– Не знаю, подходящий ли момент, – говорит Паша. – Но, надеюсь, тебя это отвлечет.

– О чем ты?

– Сегодня, пока ты гуляла, я нашел кое-что. Письмо.

– Письмо?

– Самое настоящее письмо. В конверте. Адресовано тебе.

– Не знала, что кто-то еще пишет бумажные письма, – растерянно говорю. – От кого?

– Если б я знал. Там нет обратного адреса.

Я чувствую, как мои собственные шестеренки начинают чертыхаться и поскрипывать. Вот уж действительно Пашка угадал. На несколько секунд я так зависаю, что практически забываю о страхе.

– Эй! – Юджин щелкает пальцами у меня перед носом. – Есть кто дома? Письмо на столе. Взгляни на него сейчас, пожалуйста. А я как раз поем.

Пока Юджин, словно шаман, готовится совершить ритуальное жертвоприношение пищи внутрь себя, я рассматриваю незваного гостя из плотной белой бумаги.

Он лежит на столе с таким видом, будто внутри что-то типа кольца Всевластия, но никак не мельче. Стоит вскрыть конверт, и мир прежним уже никогда не станет.

– Ну? – с аппетитом жуя, кивает Юджин. – Долго собираешься его гипнотизировать?

– Я просто… – а на самом деле совсем не просто. Какая-то сила заставляет меня медлить, пока в глаза не бросается то, что конверт уже вскрыт. – Стоп. Па-а-а-аш… Так ты уже знаешь, что внутри?

– Конечно! Ткач с меня шкуру спустит, если вдруг что случится. Мало ли, там яд?

Против этого железобетонного аргумента у меня ничего не находится, а потому я принимаюсь исследовать находку.

Конверт оказался самым обычным, но при этом на нем отсутствовали опознавательные знаки. Ни марки, ни имени, ни адреса отправителя. Ни даже моего. Только имя: Кира Ницке.

– Интригует, не правда ли?

Я тщательно прохожусь пальцами по бумажному фасаду, но не обнаруживаю там ничего, кроме пыли. Мое имя написано карандашом. Аккуратный, идеально ровный почерк может принадлежать кому угодно.

– Там внутри еще интереснее.

Я смотрю на Юджина искоса. Вряд ли он придумал эту игру с письмом, чтобы надо мной посмеяться, но кто знает, каким стал Паша после всего пережитого. Сеть меняет людей. Выворачивает наизнанку как кислота, с той лишь разницей, что спустя несколько часов реальность не встает на место. Притворяется, что встала, но не встает.

– Я нашел его в камнях у воды. Наверное, ветром сдуло, у нас ведь нет почтового ящика.

Внутри конверта оказывается один-единственный лист бумаги. Судя по неровности края, он явно выдернут откуда-то, причем в большой спешке. С одной стороны там пусто, зато с другой…

– Вот не лень им было сидеть и строчить, – буднично рассуждает Юджин, закидываясь гречкой. – Полагаю, у этого чела катастрофически скучные пары.

Лист заштрихован по всей площади — от первого до последнего миллиметра. Судя по всему, автор использовал все тот же простой карандаш, что и для подписи конверта. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что это вовсе не штриховка.

Наслаиваясь друг на друга, пересекаясь и ломая строчку, всю поверхность листа занимала одна единственная фраза. Которую тем не менее я никак не могла прочесть.

– Тебя тоже повеселили эти точки в конце? – улыбается Юджин. Ему, похоже, все это кажется забавной игрой. А может, так оно и есть, просто я ко всему отношусь чересчур серьезно?

– Больше ничего не было?

– Ни песчинки. Я смотрел бумагу на свет — под слоем графита тоже вряд ли что-то есть. Впрочем, даже если есть, прочесть уже невозможно.

Я подняла лист к лампе и убедилась: заливка настолько плотная, что даже направление движения грифеля не распознать.

– Ну? – Юджин выжидающе глядит на меня.

– Что здесь написано?

– У тебя надо спросить.

– Когда оно появилось?

– Ну-у… Я проснулся в три. Спустился сюда, заварил кофе. Гляжу — дверь нараспашку. Думаю, ну наверное, ты ушла и забыла закрыть.

– Я никогда не забываю закрывать дверь.

– Так или иначе, дверь была открыта. В доме ничего не изменилось, только попадало кое-что из-за ветра, – Юджин задумчиво покрутил вилку в руках. – Сперва я, естественно, застремался, мол, что это за хрень такая. Решил осмотреться, прошелся по окрестности, вдруг вор, следы какие найду. А нашел письмо. Лежало почти у самой воды, но не отсырело.

– Больше ничего? Может, ты что-то пропустил?

– Можешь сама поискать, если хочешь. Я потом подумал, твоих рук дело, тем более что на конверте написано: «Кира Ницке». Вдруг типа подпись? Ну и открыл.

– Когда я уходила, часов… в одиннадцать… – припоминаю, – ничего необычного не видела. Никаких писем…

– Или ты просто не заметила. Что, в принципе, больше походит на правду, учитывая твою рассеянность.

– Юджин, – говорю серьезно. – У меня есть предположение, что это за письмо. Но нужен Интернет, чтобы проверить.

– Правда? – Юджин явно не ожидал такого поворота. – Хочешь сказать, ты понимаешь, что тут написано?

– Не совсем, но… Была такая женщина. Эмма Хаук вроде. Она писала письма своему супругу из психиатрической лечебницы. Содержание писем сводилось к одной-единственной фразе: «Любимый, приди» — но написана эта фраза была столько раз, что лист казался черным.

– Вот как?

– Однако даже при таких невеселых раскладах текст все равно хоть как-то читался, в отличие от нашего случая.

– Может, графологу какому-нибудь покажем? – нахмурился Юджин. – Как в треке Оксимирона про заброшенный ров, ну типа по мотивам Лавкрафта. Прикинь, если с нами пытается связаться иная цивилизация?