Алексей Болотников - Гать

Он – крови гул и приступ боя.

Она – суть небо голубое.

Точнее, царственна собою,

Она изяществом изводит,

Она в смущение приводит!

Он – забавляется трубою…

Они часами колобродят,

Чернят бумагу вкось и кривь,

Меня то сводят, то разводят

С не самой лучшею из рифм.

Они приходят, не звоня,

Средь бела дня, в бессонной ночи

Они бывают… А короче —

Они преследуют меня.

Они исследуют меня!

Под их влияньем существую.

Как будто красного коня

Купаю в речке и… рисую.

Пишу. Спешу, по крайней мере,

Постылых отрешиться слов.

Ищу божественность в Гомере,

А нахожу – средь сандунов.

Хожу, покуривая «Визант»,

Враг суматохи и стихии,

Опубликовываю вызов:

– Я не готов писать стихи.

Да и вообще – ко мне нельзя!»

Как наилучшие друзья

Ко мне бывают эти двое…

Ну, что такое, что такое?!

Преподнесут букеты дыма

И требуют отображенья!

Он – властный зов стихосложенья,

Она – прелестнейшая тема.

Буряту Баяру Жигмытову, поэту

«…Рыжий конь по Боргою летит,

Хватая ноздрями ароматы костра из аргала»

Б. Жигмытов

Лунноликий!

В улыбке подобный луне,

Улыбаешься и безмолвно взгляд опускаешь

В беспредельной любви к аргамаку.

Милый друг мой! Тоскует седло по тебе,

Убивается-бьется птица в окне.

Наклоняется мама головою к полыни и маку.

Рыжий конь по Боргою летит, как стрела,

Сквозь отар вечеряющих шепоты…

Ты уехал, Баяр, поклониться спеша.

Прислониться щекой дорогому улусу.

Ты уехал.

Твой «скорый», спешащий в Пекин,

Перекинулся за горизонт.

Ты ушел. Но осталось вино на столе.

Мы остались при нем околачивать груши

Самых спелых времен

Экспромт

О, ремесло!

И долг, и право,

Ком серой глины на станке.

О, бес извечный, бес лукавый,

Ты снова ластишься к строке.

Грунтуешь холст и кофе варишь.

И злишься – с мыслью наравне,

То бог, то раб, то друг-товарищ,

Живи и бражничай во мне!

***

Перпетуум-мобиле забыт,

Машина времени в загоне.

Но надо двигаться! В фургоне,

На самокате, может быть…

На лыжах, роликах, в седле,

На бумеранге и на шаре…

В скорлупках сферы полушарий

И на летающем ядре!..

Услугами «Аэрофлота»,

Пешком и лайнерами флота,

Плотом паромным, или «Ра»,

По шпалам и по швелерам

Парить, скользить, лететь, бежать,

Мал-мальски техникой владея,

Свои преследуя идеи,

Свой тихий ход опережать.

В носилках – фараоном лежа,

На беломраморном коне…

…Но комфортабельнее все же

Туда-сюда летать во сне.

***

Людмиле Гульцевой

Ты живешь в эпицентре

Физически нового поля,

Где посеяны песни твои,

Торжества и заботы.

Где без меры рассеян

Иль полон пустой заботы,

Ходит кто-то «он гоша»,

С кем свел бы на нет разговоры…

Но и он вдруг уходит,

Он крайним остаться боится.

Ах, всегда это так,

Болтуны – тишине надоели!

Но когда тебе грустно

И, может быть, долго не спится,

Посещает Грушницкий

В своей знаменитой шинели…

…

XX век. Экспедиционная эпоха

***

Азиатская моя Ойкумена,

Тыщи лет твоим холмам и курганам.

Я цыганствую в степи с балаганом,

Поклоняюсь и ветрам, и каменьям.

Балаган мой – не родня утлым избам,

Рад не рад родниться древним просторам.

А по бранным торжествам и по тризнам

Рад не рад служить отечеству кровом.

***

«…Вечор, ты помнишь»… эти строки!

Их русский стиль и русский лад…

Авроры образ волоокий

И карт пасьянсовый расклад.

Шумок – застольный и пристойный —

Беседы, чудящейся мне.

Гул томный, праздничный, престольный…

Обряд гаданья при луне.

А вьюга?.. Вьюжится и ныне.

И женщина глядит в окно

Упрямей тем, чем заунывней

Мужчина пьет свое вино.

И лампа меркнет вполнакала

В камина чреве жестяном.

Тепла – ничуть. И счастья мало

В гуденье вьюги за окном.

Ах, нынче противопоказан

Порыв влюбляться и парить,

Стихи отечественным азом

И по-французски говорить,

Блистать и делать реверансы,

А честь – так пулей защищать!

Свои романы и романсы

Любимым дамам посвящать…

Уж говорим не русский – «рашен»,

Не понимаем слова «вящий»…

Увы, не славим день вчерашний

И укоряем настоящий.

Не можем жить без укоризны!

Мы в кровь впитали исстари

Обряд и русский образ жизни

Японским богом материть.

За что мы так «неровно дышим»

Своим отеческим дымам?

«Вечор…» мы помним, но не слышим.

И вьюга докучает нам.

***

Чай с сюитой пополам

И по-флотски рис…

– Ванька, ты не мсье Иван, а авантюрист.

Что ты варишь, дурачок,

Это можно есть?..

Верю… верю, но харчо

Невозможное.

***

Чем мы знамениты?

Отсутствием святости.

Пивнушки у нас алтари.

Дай нам улыбаться

До придурковатости,

Ведь мы же придурки твои.

…О, господи боже!

Безбожникам, бабникам

Открой же альковы свои

И дай нам – заблудшим,

Блуждающим – банщика.

И бани дотла натопи.

Отпарим, отмоем

До алебастра

Тела и улыбки свои.

Дай нам улыбаться

До придурковатости.

Ведь мы же придурки твои.

***

Ищу единоверца.

Толпа… музей… погост…

О, вычисли мне, сердце,

Среди друзей – врагов.

Среди моих собратьев —

Фанатиков идей.

Средь нищих, сирых, знатных —

Людей… людей… людей…

О, сотвори мне чудо:

До смерти потакать.

Пока я жив – потуда

Искать, искать, искать…

***

Мне снилась женщина.

От наготы кромешной

Струился свет неведомым сияньем.

А я был царь. И должен был, конечно,

Владеть национальным достояньем.

Завещано нам царствовать беспечно.

Тем более – в дремотном состоянье.

А женщина в сиянье своем вечном

Мне снилась, как… крестьянское восстанье.

***

Ах, небеса, чреватые дождями!

Скрипит грибами роженица – плесень.

Рыбак, за лесу пойманный глазами,

Идет-бредет по каменному плёсу.

Ах, время, приключившееся с нами…

Мы в отпуске, на море, черте где…

Приходит ночь и падает под нами

В игре такой знакомой – чехарде.

***

– Как зовут тебя?

– Аня

– Как мне звать тебя?

– Чайка…

Заблудилась над морем чайка.

Распластав крыла, заскучала,

Волны вспенила и – зачахла,

Удручающе замолчала.

Поплавочек, тугая пробка,

Моря брошенная поверх,

Мы встречались с тобой не часто,

Мимолетным движеньем век.

Баргузин, возмутивший море,

Склонен склюнуть тебя в пучину,

Склонен плюнуть в меня, мужчину,

Заблудившегося у мола…