Андрей Сметанкин - Дорога к сыну

Всевышний не оставит без вознаграждения творящих добро.

Священный хадис.

«Местный мулла от имени веры отцов, дедов и прадедов вручил отчаянному старику древний сборник священных хадисов, как память о родном селении и защиту. Сборник должен был хранить Якуба Дилкушод от бед и напастей долгого и трудного пути и даровать ему надежду на скорую встречу с постаревшим сыном. Недаром же из века в век говорится устами Священного Корана: «Не теряйте надежды на милосердие Аллаха».

Мужчины принесли крепкий и лёгкий хурджин (походный мешок, сшитый из кожи яка). Туда вложили дары земли и плоды человеческих рук, и среди них были три лепёшки, принесённые женщинами. Овощи и фрукты, вяленое мясо и сухие шарики простокваши – всё, что могло пригодиться путешественникам днём или вечером, утром или ночью на мировых дорогах судьбы, поместилось в этом просторном кожаном мешке.

Седые старики, как сам бобо Якуб, ибо нет бальзама против старости, нет утешения против разлуки, подали дорожный посох с металлическим наконечником. С этим посохом подали истину, что дорогу осилит идущий человек. И только тот идущий, кто, вобрав весь мир и земляков сердцем своим, совершает благородные дела и достойно возвращается обратно. Но молчали об этом горы, и молчали люди.

Дети принесли две игрушки: девочки – тряпичную куклу, сделанную из прядей ниток и одетую в яркие лоскутки, а мальчики – розового всадника на розовом коне, слепленных из глины и обожжённых на огне. Взял старик с любовью и нежностью детские подарки и почувствовал, как небо перестало давить на плечи и пригибать к земле, а в походной обуви успокоились и забылись застарелые мозоли.

Якуб Дилкушод с благодарностью и почтением принял все подношения, кроме одного. Это было старое охотничье ружьё. Старик сослался на слепоту – не успеет сделать и выстрела, как волки десять раз откусят ему голову. На руки сослался, которым роднее и ближе было нежное и лёгкое тело дутара, нежели тяжёлый дубовый приклад, отшлифованный до блеска не одним поколением мужчин горного селения Рубоб. Сослался и на собственную старость и на старость ружейного ствола, уже не раз успевшего побывать в кишлачной кузне. Хоть и довелось однажды из него завалить медведя, старик не возьмёт ружьё в спутники. Да, умеют в горах хранить память своих отцов, хранить традиции и обычаи, но Якуб не в силах принять столь дорогой подарок. Дело в том, что идёт он в долину не железом греметь, а нести людям радость общения и тепло души. Он хочет встретить единственного сына, встать перед ним на колени, поцеловать его ноги и попросить прощения за ту давнюю пощёчину.

А вот хороший крепкий нож – это другое дело. И рука не дрогнет, и глаз не подведёт. Удар будет сильным и верным, как само время, быстрым и точным, как сама молния.

И тут почтенный бобо Якуб вышел на вечерний двор и показал всем искусно сработанный нож собственной выделки из куска вертолётной лопасти, коей презентовали за былую починку. Широкое жало ножа, острое лезвие и наборная рукоятка из цветного вулканического стекла с медным травлением на боках, будто переплетение дивных цветов, никого не оставило равнодушным, а старик стал ловко орудовать им, будто Якуб был не пожилым слепым человеком, а ловким юношей, знавшим технику ножевого боя.

Такой нож позволил многим кишлачным скептикам забрать назад свои сомнения. Они наяву увидели, как старик мастерски, живо и без всякой театральности, со знанием дела владеет ножом, что никакая слепота не является ему помехой. Стальное жало ножа грозно посверкивало в лучах заходящего солнца, а солнце жмурилось, не в силах снести стальной блеск, и торопилось упасть за горизонт.

Солнце устало от крови…

Каждый тут понял, какая страшная сила таится сейчас в руках старика. Все почувствовали, что с таким союзником, как этот нож, не страшны никакие шайтаны и дивы – будь то сам Заххок, отцеубийца и змееносец на своих плечах, или сам Иблис.

С последней подруги Рекса сняли старенький и потрёпанный ремешок с колокольчиком – и среди собачьего племени есть свои непревзойдённые кокетки, – ещё не утратившим мелодичного звона. Колокольчик повязали на мощную шею стариковской собаки, единственного и верного спутника Якуба, и сельчане, дружные рубобцы, пролили слезу расставания, замешанную на скорой встрече.

Старик Якуб, приложив руки к груди, замер в торжественном и величественном ожидании. Неизвестность повернулась к нему лицом, и встала перед стариком во всей своей чарующей и пугающей красоте, а старик прочитал в сторону бейт Хафиза:

«О бренных причинах не думай, мудрец, —

И горе и радость исходят от Бога».

Якуб Дилкушод невольно прослезился, после осторожным движением смахнул незаметную слезу и повернулся к родным и близким землякам.

Старики прочитали молитву, где просили Аллаха не отвращать своего лица от раба, прибегающего к нему за помощью. Также они просили Вседержителя мира о том, чтобы тот был добрым и милосердным господином и щадил преданных слуг своих – Якуба и его собаку. Да сохранит Он путешественников от тягот и лишений горной зимней дороги и поможет встретиться двум любящим сердцам, чтобы один пришёл поскорее к другому и стал другом стеснённого сердца.

Мулла возвёл руки и начал читать молитву, провожая в трудный путь смелого старика, который решился найти своего сына и помочь ему. Приложил мулла руки к лицу своему, и пропели старики заключительные слова молитвы, а сам виновник проводов поклонился три раза всему кишлаку, домам и людям, перекинул хурджин и пошёл.

Так начался и с х о д старика от вины к покаянию.

Все закричали ему: «То дидана, бобои Якуб, рохи сафед!» Он медленно спустился к низовой реке, что протекала под кишлаком, и ответил сельчанам в полный голос: «То дидана!»

В доме старика остался сидеть на полке старый плюшевый медвежонок – он ждал и надеялся на встречу.

Люди жгли семена руты и дым развеивали по ветру, чтобы уберечь от сглаза старика Якуба в его долгом и опасном путешествии, а старик иногда останавливался, оборачивался на крики людей, махал прощально рукой и смахивал с лица скупую прощальную слезу.

Рядом трусил Рекс, приоткрыв клыкастую пасть в облаках пара и свесив на сторону огромный красный язык, будто феску проглоченного турка. Пёс ни разу не взглянул в сторону кишлака, где остались скулить и бедствовать кинутые «дамы», и как войск очарованья падишах, сопровождал своего хозяина. Однако не стоит обвинять «мощнотелого» пса в чёрной неблагодарности – только Аллаху было известно, что творилось в глубине души этой широкой собачьей натуры.

Собака радостно позванивала колокольчиком, бобо Якуб улыбался яркому солнцу, снегу и камням, и следом за ним летело стоголосое эхо: «До свидания, старик Якуб, счастливого пути!» Он отвечал: «До свидания!»