Александр Стребков - Курай – трава степей

– оказывается – получилась не совсем счастливая как планирова- лось. И если это сейчас сделать!.. то тогда уж точно заживёте лучше, чем в Раю. А скотину и на этот раз под нож пустят: только уже не жители села, а само руководство района посодействует этому: вначале обанкротив хозяйство, а потом за «долги» – соз- данные ими же вырежут скот, чтобы – «погасить их» – только не- известно в чей карман. Последний из могикан как последний за- щитник Брестской крепости – последний председатель колхоза

«Восход» – Анатолий Сердечный. Именно он будет отстаивать до конца то, что когда-то было чуждо селянам, а так же его дедам и прадедам, но всё-таки создано было таким неимоверно тяжким трудом и со многими жертвами, что, в конечном счёте, способст- вовало тому, что селяне выжили в те тяжёлые страшные времена. Даже когда встанет угроза жизни Анатолию Сердечному он и то- гда не отступит, потому как, все жители с ним станут едины. Кста- ти, что-то подобное, когда народ вставал единым в помыслах со своим начальником – в истории случалось не раз, но и не часто, таких случаев единицы. Теперь та же власть, но уже переверты- шей вчерашних «коммунистов» явилась вновь разрушить соз- данное и жизнеспособное хозяйство.

Но!.. – это будет ещё не скоро и к нашей героине рассказа, которая ещё под потолком хаты в люльке качается, вовсе не имеет никакого отношения. Тогда в тридцатом, как власти не хотелось свершить сплошную коллективизацию в деревне всё- таки остались и единоличники, как говорится – на свой страх и риск. Скотину свою они не резали тогда в те злополучные дни, и сдавать никуда не собирались. Обрабатывали свои мизерные наделы и продолжали жить прежней жизнью. Будь, что будет! Власть пока их терпела, при этом обложив непосильным сель-

хозналогом. Народ в иных случаях становится упорный, потому, скрепя душой и сердцем лез из кожи вон, но не сдавался, про- должая вести единоличное хозяйство. Может быть, в будущем всё и обошлось бы как-то более благополучно, если бы не засу- ха и неурожаи тридцатого и последующих годов. Они то – эти годы: траурной лентой подвели чёрную и жирную черту в жизни крестьян, в том числе и всех жителей села Глебовка. Лето стояло засушливое: жара спасу нет, с востока дует изо дня в день ги- бельный суховей, уничтожая на корню то, что могло спасти лю- дей. Осенью, когда колхозы и единоличные хозяйства должны были рассчитаться с государством, вдруг выяснилось, хотя это заранее все знали, что хлебозаготовки выполнены лишь на треть. Государство требовало зерна, чтобы прокормить города и за валюту продать зерно за границу, потому как без валюты ин- дустриализацию в стране не осуществишь. И продать кроме зерна нечего было. Началась новая компания по изъятию зерна у населения. Из райцентров выдвинулись сформированные бри- гады усиленные работниками милиции и представителями от ОГПУ. Поставленная задача гласила: «Зерно найти! Изъять! Еди- ноличников раскулачить и сопроводить в Сибирь! самых злост- ных расстреливать на месте!..» Среди единоличников было много таких, которые всю жизнь мечтали иметь свою землю и работать на ней: выходцы из самых в прошлом бедных семей. Имея происхождение из беднейшей прослойки общества, кото- рые по праву новой власти имели все преимущества, они в од- ночасье превратились: «в злостных врагов советской власти» – по истине – это нонсенс. Получалось, что народ и власть на деле по разные стороны баррикад и ровным счётом ничего не изме- нилось. Скорее всего – это аксиома – незыблемый закон жизни человеческой: так было всегда и никогда не будет иначе, всё остальное – это тщетность!

Тысячу лет власть обещает народ накормить и обеспечить им достойную жизнь, а воз и поныне там. Вступив в колхоз, сельские жители лишились земельных наделов, и только при- усадебные участки – огороды остались последней надеждой на то, что можно, как-то пропитаться, вырастив хотя бы ту же кар- тошку и другие овощи. Огородам стали уделять особое внима- ние. Земли под огородами было по сорок – пятьдесят соток, их и стали срочно обкапывать глубокими канавами по всему пери- метру для того чтобы обезопасить от скотины. С этой поры у Виктора Алексеевича появилось много работы. Копал он эти ка- навы ежедневно весь световой день. Люди расплачивались за работу: чаще кто, чем мог, а больше – как говорят – за шапку су- харей. Может быть, именно по этой причине в семье Виктора Алексеевича не было достатка, а среди жителей деревни его семья, пожалуй, была одной из самых беднейших. Глава семей- ства слишком не унывал на этот счёт, говоря всякий раз, что у него на родине недалеко от Воронежа все так веками живут и ничего – ещё не вымерли, а людишек даже больше стало. Он вообще-то по своей натуре был человек неунывающий и всегда с хорошим настроением, избегал любых скандалов, всегда шёл на уступки и отзывался на всякие просьбы селян. Расстраивался лишь в одном случае: если требовалось найти то место, где мо- гут находиться родники хорошей питьевой воды и вырыть коло- дец, а родники оказывались либо солёные, либо с сероводоро- дом. С появлением в семье дочери Наденьки он казалось, и бе- лым светом не мог нарадоваться, каждый раз спеша домой принося ей гостинцы. Наденька на радость уродилась крепким ребёнком: смышлёная не по возрасту и самое главное, что ра- довало отца, более привязана к нему, чем к матери. Носилась по хате из угла в угол, пробегая мимо топившейся печки, наги- балась, брала веточку или щепку бросала её в топку, потом не- которое время смотрела на огонь, как та сгорает. Тут же повора-

чивала головку в одну сторону затем в другую, убедившись, что никто не грозит ей пальцем, кидала в печь ещё ветку. Год три- дцать третий был самым тяжким: он ей не запомнится, ей то и было всего четыре года, но по многочисленным рассказам ба- бушки Любы и матери она будет знать всё до мельчайших под- робностей. В тот год лишь сам господь бог не дал им умереть голодной смертью. Если бы одна их семья была поставлена на грань выживания, было бы полбеды, но в таком положении бы- ли почти все жители села. Взять взаймы или попросить было просто не у кого, потому как голодали все. Каждый боялся не за свою жизнь, а за жизнь своих детей, которых нечем было кор- мить. Уже в конце ноября, когда стало подмораживать по ночам вновь пошли по дворам, забирая последнее, если таковое у кого находили. Власть безоговорочно требовала выполнить план хлебосдачи государству. У единоличников, не погасивших сель- хозналог, изымался скот и отправлялся на бойню, а значит, се- мья лишалась коровы, которая то и выкармливала малую дет- вору. Лукерью Александровну, словно Бог толкнул в бок. В осень: выломав початки кукурузы в огороде, не стала очищать кочаны от листьев, а связала в плети, затащила на чердак и под самым коньком камышовой крыши подвязала неочищенные кочаны к стропилам. Проверяли и чердаки, но поднять голову и посмотреть вверх никто не додумался. Кто бы искал зерно в верхней части крыши, к тому же в темноте чердака сложно было что-либо там разглядеть. Зима не заставила себя долго ждать: в декабре уже выпал снег, укрыв землю, за снегом пожаловали морозы. Словно поветрие чумы: медленно, незаметно, подво- рье за подворьем голод переступал через порог каждого дома. У одних раньше у других чуть попозже, когда доедался послед- ний кабак, запеченный в печи, последний бурак, морковь и ко- черыжка капусты. Овощи не забирали, но и на них долго не про- тянешь, потому как, урожая на них не было, как и на всё осталь- ное. Людей даже злость брала от того, что в другие годы этого добра, девать некуда было, и скотина поедать отказывалась.