Дарья Зимина - Горлица и лунь

Хоть Добрава раньше и не видела города, ничего не успела она разглядеть во время быстрой езды, да еще и по темным улицам. В широком дворе встретили их слуги, увели разгоряченных лошадей. Князья ушли по резной бревенчатой лесенке в воеводины палаты. Охотники особо ели на поварне. Владимир, с лукавыми глазами, молодой, красивый, играя ямочками румяных щек, обратился к полной девке с красным от печного жара лицом.

– Принимай, Людмила, находку нашу – князь Даниил Юрьевич велел.

– Ох, грязна! Иди, умыться налью, – захлопотала Людмила у ушата, снимая с веревки чистый рушник. – Откуда такая?

– Из леса.

– А не волколак ли она? – спросила старуха, ставившая назад в печь горшок с душистыми щами.

– Помоги нам, Боже! – перекрестилась Людмила.

– Глаза бешеные, щеки вымазанные – кровь людскую пила, так еще и пришла из леса. Ты, Людмила, ей воды плеснешь, а она обернется волком, пополам тебя перекусит да в чащу дремучую ускачет.

– Бабушка, не волколак я. У нас в деревню хаживали звери с глазами ну чисто человеческими – будто душа там, печаль али радость какая. Мужики их палками забивали. Будь я волколаком, утопилась бы, чтоб зло великое не чинить людям.

– Эта пташка – волколак? Стыдно. Деревню ее враги сожгли, оттого она в крови и взята из леса. Из горящей церкви вытащил ее удалой мой князь, – возмутился Владимир, уже к столу отошедший.

– Осторожнее будьте. Волколаки хитры. Раньше жил у Никиты-воеводы Завид, с севера. Никому не говорил, как рабом стал, но трудился упорно, себя не жалел. Один раз пропал. А за амбаром нашли нож, в землю воткнутый. Мы его унесли. Три года не являлся на двор мужик, ведь искали его – не нашли. Догадались все же нож на место воткнуть. Вернулся домой пропавший – в шерсти волчьей! Хотели Завида зарубить топорами, да тот опять через нож перескочил – и был таков. А была у него невеста Милонега. Столько ждала его, столько убивалась, а уж какие молодцы к ней ни сватались! После того, как правду узнала, пошла к венцу с другим. Постель молодым особо стелили – в хлеву. Тихой ночь была – и собаки не лаяли. А с утра оказалось, что мужа и жену волк задрал.

Слуги уже не говорили меж собой об охоте, а прислушивались к рассказу. Людмила, охая от были страшной, помогала Добраве умыться. Владимир прищурился весело, обернулся и сказал:

– То-то кабан сегодня от наших собак ушел. Не иначе как тоже человек, зверем обернувшийся!

Молодежь на поварне так и прыснула со смеху. Положил сердито ложку на стол седоусый, но крепкий слуга князя Ярослава Игнат.

– Не ко времени шутки задумал, да и не по делу. У нас в селе медведица по домам ходила. В одной избе семеро детей было. Спали все. Вошло чудище – на двух лапах. Колыбельную запело чисто бабьим голосом и понесло ребенка меньшого к двери, качая. Отец-мать проснулись, да пошевелиться не смогли от страха ли, от колдовства – не ведомо. Только стал младенец плакать. Положила его тогда в колыбель медведица и убежала, куда глаза глядят.

С чистым лицом села Добрава к столу – так случилось, что возле охотника немолодого – и обратилась к нему:

– Правда ли, что были волколаки раньше князьями нашими?

– Да. Но с приходом слова Божия не страшна стала людям их ворожба, и теперь прячутся последние из них в лесах дремучих.

– Я даже заговор от колдунов таких знаю, – сказала старуха, наливая щей в маленькую миску – для новенькой. – На море, на океане, на острове Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый, а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц – золотые рожки! Заостри мечи наши да топоры наши, направь стрелы в сердце волчье лютое, чтоб упал – не поднялся, а погиб навеки…

В это время спустился на кухню по лесенке князь Даниил. Одни заметили его, встали и поклонились. Другие, словами колдовскими увлеченные, остались сидеть. Нахмурил юный государь брови от речи старухи и прервал ее грозным голосом:

– Полно языком чесать, Малуша. Скоро будут битвы тяжелые, много народу поляжет. Кередов 4 4 Прототип – монголо-татарское иго и Бату-хана бояться следует, идут прямо сюда несметные полчища.

Все притихли, опасаясь гнева княжеского. Найдя глазами за столом Добраву, Даниил улыбнулся скупо, но, видно, и не мог по-другому.

– Воевода разрешил тебе остаться служить у него на подворье, – и обратился к слугам своим: – Завтра же утром едем в Светлоровск. К первым петухам готовыми будьте.

Как же – завтра! Добрава опустила низко голову, чтобы не увидел никто, как падает слеза в наваристые щи. Неужели не увидит она никогда больше ласкового князя? Утомленная волнениями, за один день пережитыми, не могла она сейчас мысли свои собрать воедино. Понимала девушка только, что нет у нее ни семьи, ни кола ни двора, только послали ей силы неведомые любовь не земную, не небесную. И это отберут теперь? Кто? С иконы лицо с грустными глазами или древние богини, от которых у всех худое и доброе написано на роду? Ну уж нет. Добрава не рабыня. Уйдет она от Никиты в Светлоровск, будь он даже на горе далекой, за которую заходит по вечерам солнце.

Рядом хлебал щи Владимир. Остальные ушли готовиться ко сну. Только Людмила вытирала тряпкой доски столешницы, бросая на юношу нежные взгляды, да Малуша за печкой мыла горшки водой и речным песком.

– Далек ли будет путь до Светлоровска? – спросила Добрава, собравшись духом.

– Ижеславец стоит на берегу реки Рюнда. Если подниматься по ней супротив течения, за неделю до Светлоровска доберешься, как раз через Сороцк.

– Как велик город твой? – влезла в разговор Людмила, и дрожавшая Добрава этому рада была.

– Разросся за несколько лет необычайно. Никогда не было это место богатым до того, как разумный Юрий Олегович не пришел к власти. Он устроил все так, что чуть выше ровных песчаных берегов завязалась бойкая торговля зерном и пушниной, а на вырученные деньги укрепил деревянный кремль камнем. Внутри под надежной защитой живут и работают искусные ремесленники. Особенно славятся у нас золотых дел мастера, чьи браслеты, перстни и бусы с гравировкой по серебру на черном фоне – чернью – или белой и ярко-красной эмалью заморские купцы с радостью и за большую цену покупают и увозят продавать к себе на родину втридорога!

– А дома какие в Светлоровске? Где пригожие боярышни живут?

– Пригожей тебя, Людмилушка, нет, а строят у нас дома из крепких бревен. Двухскатные крыши венчают коньки – лошадиные морды и шеи, из-под которых со стыка вниз перед стеной свешиваются резные досочки, называемые полотенцами. Ставенки умельцы украшают фигурками петушков, цветов и солнца. У окошек часто ставят простые грубые лавочки, на которых вечером хозяева могут отдохнуть в тени под напуском крыши.