Алексей Слаповский - Недо

Но ведь эта Юна, судя по всему, тоже не в хоромах жила. Да и замечают ли молодые люди что-то, кроме себя? Грошев в юности в каких только квартирах не побывал, и у бедных друзей и подруг, и у обеспеченных, и у богатых – по советским скромным меркам; разве рассматривал он обстановку и вещи? Нет, не до этого было.

И Грошев вышел, ничего не сделав.

– Там, если надо, шампунь и все прочее, но мужского типа, – сказал он.

– У меня все есть. – Юна показала пластиковую сумочку. – Только фена нет.

– В шкафчике под раковиной, а розетка над зеркалом.

– Спасибо.

Грошев взялся готовить завтрак-обед. Салат из помидоров и огурцов, яичница-глазунья, буженина, масло вынул из холодильника, четыре ломтя хлеба подсушил в тостере. Заварил чай, хотя обычно пользуется пакетиками. Чай этот был кем-то подарен с рекомендацией, что у него уникальный вкус с ароматом тибетских трав. Грошев аромата не почувствовал, для него любой чай отдавал травой, необязательно тибетской, поэтому если он и пил его, то с молоком, а обычно глотал растворимый кофейный напиток – кружками, как пьют американцы. Бочковой, по выражению друга Кропалева, тоже человека одиноко живущего, но в пищевых пристрастиях взыскательного; он в своем блоге частенько описывает сравнительные качества различных продуктов и напитков, многие из которых Грошев не пробовал и не собирался. В частности, ни разу не ел суши и роллы, даже иногда этим хвастал, и все удивлялись: «Прямо-таки ни разу? Совсем?» – «Ни разу. Совсем».

Через полчаса сидели за столом. Лицо Юны, показавшееся, когда Грошев ее впервые увидел, серовато-бледным, сейчас чуть окрасилось румянцем, волосы распушились и стали похожи на шалаш из темного сена, надетый на голову. Бывает – свои волосы, а будто парик, вот у Юны именно так.

Все в ее лице было как-то нескладно и друг другу неподходяще. Тонкий и прямой нос уместен на удлиненном лице, а у Юны лицо равносторонне-треугольное, с остреньким подбородком; пухловатая и довольно красивая нижняя губа подошла бы капризной симпатичной блондиночке, но на этом знаменателе покоился тонкий числитель губы верхней, умаляя дробь красоты; в круглых глазах хороши были бы наивность и простодушие с долей стеснительности, а они смотрят со скукой рано созревшей мудрости, которую ничем не удивишь.

– Нравится? – спрашивает Грошев о яичнице и буженине, о чае.

– Да, нормально, – отвечает Юна.

– Извини, на десерт ничего. Я сладким не слишком увлекаюсь. Мед есть. Хочешь батон с медом?

– Не очень. А водки нет у вас? Я иногда немного… Как транквилизатор. Успокаивает.

Была водка у Грошева, полбутылки в холодильнике, и он охотно достал ее и налил Юне стопку. Ему понравилось, что у девушки обнаружилась слабость, недостаток: с людьми, у которых есть слабости и недостатки, всегда меньше церемоний.

– А вы? – спросила Юна.

– Мне еще работать.

– Чуть-чуть не вредно. Я же не алкоголичка, чтобы одна пить.

– Я иногда пью один, и я не алкоголик.

– Вы понятно, вы один живете. Тогда я не буду.

– Хорошо, выпью. Чуть-чуть.

И Грошев налил себе на донышко стопки, но под взглядом Юны добавил. И еще добавил. Не до края, но две трети получилось.

А эта барышня умеет мягко давить, подумал он, с ней нельзя расслабляться. Как, впрочем, и с любой особью женского пола.

– За встречу, – сказал Грошев.

Юна кивнула и выпила одним глотком. Без лихости, но и не делая вид, что для нее это исключительная редкость, очень просто и спокойно выпила и деловито заела куском буженины.

– Где учились, что закончили? – спросил Грошев.

– В школе, потом, после девятого, в педколледж поступила на льготный бюджет, знакомые матери помогли… Не закончила, правда.

– А что за фирма у вашего дяди, кем он хотел вас устроить?

– Понятия не имею. Я его никогда не видела.

– И какие планы в таком случае?

– Побуду у вас, пока не уедете.

– Пока не уезжаю, позвонили – планы изменились.

Грошев, разглядев девушку, решил: пусть останется дня на три-четыре. Он не обнаружил в себе никакого к ней интереса – и слава богу. Ни красотой она не блещет, ни умом, провинциальная заурядочка, с такой рядом жить – все равно что с дальней родственницей, никаких эмоций, только легкое неудобство, компенсируемое приятным сознанием, что приютил сироту.

Грошев понравился себе этим решением, захотелось небольшой награды, он предложил:

– Еще по одной?

– Давайте.

– Не запьянеете?

– Я на это крепкая. И можно меня на «ты».

– Без проблем. Но меня, уж извини, на «вы», и Михаил Федорович. Не люблю я эту моду нынешнюю.

– Это не мода, а для удобства. И чтобы на равных. Или оба на «вы», или оба на «ты».

– А то, что кто-то старше, роли не играет?

– Какая еще роль? Дольше прожил человек – и что? Это заслуга какая-то?

– Разве нет?

– Нет. Мало ли кто как жил. А то получается, как типа в больнице сказать: я уже год болею, а ты только что в палату пришла, давай меня на «вы» и уважай, а я тебя на «ты» и в упор уважать не собираюсь. Заслужи сначала!

– Странное сравнение. Но, значит, не надо заслуживать?

– Что? Чтобы как к человеку относились?

– Путаница у тебя в голове, Юночка. Ничего, что я так тебя назвал? Не харассмент, в суд не потащишь?

– Очень смешно, – хмыкнула Юна.

Хмыкнула, как показалось Грошеву, почти презрительно.

Все они такие, миллениалы эти, ни черта за душой, ни знаний, ни умений, часто и профессии никакой, а важничают и высокомерничают как настоящие. Надо бы на место ее поставить, да лень. Пусть, пусть обнаружит себя. Грошеву даже творчески выгодно – материал для наблюдения.

– Ладно, – сказал он, – оба на «ты», и я просто Михаил. За равенство!

Выпили.

Молча ели. Грошеву не придумывались вопросы, Юна тоже ни о чем не спрашивала. А могла бы: все-таки перед ней незнакомый человек, с которым придется быть рядом какое-то время. Чувствовалось, что она к Грошеву совершенно равнодушна, как к случайному попутчику в купе. Равнодушна вообще ко всему – сидит над тарелкой, ест, не поглядывая даже по сторонам, а ведь любому человеку бывает любопытно осмотреться в незнакомом месте. И что задумалась о своей доле, тоже незаметно. Просто сидит и ест, потому что есть хочет, вот и все. Удивительно бесцветная девушка.

– Может, прогуляемся? – предложил Грошев.

– Я Кремль хотела посмотреть.

– Не сегодня. Просто пройдемся по окрестностям.

– А что тут?

– Дома. Люди. Парк тут симпатичный.

– Я через него шла, да, нормально.

Понимай: видела я твой парк, больше не хочу.

– И другой парк есть, Тимирязевский, не парк, а целый лес. И пруд большой. Там некоторые уже сейчас купаются.

– Холодно купаться.

– Я и не предлагаю.

– Спасибо, я поспать собиралась. Ночью в поезде совсем не спала. Можно?