Даниил Гуревич - Ошибка каскадера

– Позволь мне решать, кого мне любить. И при чем здесь твой вид? Ты бы посмотрел на себя в полете. Я сначала подумала, что ты ястреб или орел.

– А я оказался простым вороном.

– И очень глупым, – сказала фиалка. – Я тебя люблю таким, какой ты есть, и никто мне больше не нужен. А ты? Ты бы смог полюбить меня? – опять покраснев, спросила фиалка.

– Как ты можешь такое спрашивать! Я бы прямо сейчас отдал за тебя свою жизнь! – вскричал ворон. А потом усмехнулся: – Правда, она и гроша не стоит.

Я не буду описывать, о чем они потом говорили, и как, преодолевая свою робость и страх, ворон в первый раз поцеловал фиалку, и как счастливо они потом зажили. Фиалка с каждым днем становилась все прекраснее и веселее, а ворон с каждым днем все больше и больше худел, потому что кормиться в лесу ему уже было совсем нечем. Когда фиалка наконец очнулась от своего счастья и увидела, что происходит с вороном, она ужаснулась.

– Прости меня, любимый. Я самая настоящая дрянь и эгоистка. Я, кроме своей любви, ничего не замечаю. Лес окончательно умер, и ты все время возвращаешься с охоты ни с чем, а я думаю только о своей любви. Тебе придется улететь из этого леса.

– Ты думаешь, что ты говоришь! – вскричал ворон. – А ты?!

– А я останусь здесь. Другого выхода нет, – сказала она, и по ее прекрасному стеблю потекла слеза.

– Ни за что! Я ни за что не оставлю тебя! – вскричал ворон. – Да и какая разница, без тебя я умру на следующий же день.

– Хорошо, – сказала фиалка. – Тогда мы полетим вместе.

– Но как? – удивился ворон.

– Очень просто. Ты освободишь меня из земли, возьмешь в свой клюв, только нежно, пожалуйста, очень нежно, и мы полетим искать себе новый дом.

– Ну конечно же! – вскричал ворон. – Это так просто, а мне не пришло в голову.

Он был так ослеплен этой идей, что даже не подумал, к чему она приведет. Фиалка нежно улыбнулась ему, пытаясь скрыть свою грусть, потому что она-то прекрасно понимала, чем это все закончится. Ворон, как только мог, осторожно освободил фиалку из земли и взлетел в небо. Он изо всех сил размахивал своими крыльями и, как когда-то говорила фиалка, чувствовал себя ястребом или, может быть, даже орлом. Так они летели целый день без остановки. Ворон все время поглядывал на свою фиалку и к концу дня стал замечать, как ее нежные пронзительно-синие лепестки поникли и побледнели. Ворон подумал, что она очень устала и замерзла, и решил спуститься на землю. Спустившись, он осторожно положил фиалку на траву, прикрыл своим обгорелым крылом, нежно прошептал: «Спи» – и мгновенно заснул сам.

Когда он проснулся и поднял свое крыло, он увидел, что фиалка вся съежилась и почернела.

– Что с тобой, моя любовь? Что с тобой? – в ужасе закричал он.

Но фиалка не отвечала. Она не могла ответить, потому что умерла под самое утро. И тут ворон понял, что он наделал, это ведь было так очевидно – фиалки не могут жить без земли, и даже любовь не спасает их. Ворон не мог плакать, не мог страдать – он вообще ничего не мог. Все, что он смог, – это лечь рядом со своей любимой, накрыть ее крылом и к вечеру умереть.

Учительница закончила читать, положила листочки на стол и осмотрела притихший класс. Все как один, ребята повернулись к парте, где сидели Андрюша с Тамарой.

– Это ты о нас? – наклонив к нему голову, шепотом спросила она.

Андрюша резко кивнул и опять отвернулся к окну.

– Кузнецова, – обратилась к Тамаре учительница, – твой отец ведь занимается идеологией в обкоме партии?

– Да, – сказала Тамара, вставая из-за парты.

– Покажи ему. Может быть, он передаст эту сказку в какой-нибудь литературный журнал. Я убеждена: она стоит того, чтобы ее напечатали.

– Хорошо, Плана Владимировна.

После уроков они пошли к Андрею.

– Не знала, что ты такой чувствительный, Андрюшенька, – сказала Тамара, когда они вышли из школы. – А почему твоя сказка такая грустная?

– Так получилось, – пожал плечами Андрей.

– Если она о нас, тогда ты дурачок! У нас с тобой все будет классно! – твердо заявила Тамара и шлепнула его портфелем по спине.

Придя к нему, они сразу забрались на свой диван. И когда они погрузились в свои ласки и Андрюша, дойдя до своего предела, стал выпрямляться, Тамара задержала его руками и, глядя прямо ему в глаза, очень серьезно спросила:

– Ты ведь на мне женишься?.. Правда?

– Конечно, – так же серьезно ответил Андрей.

Тамара продолжала, словно испытывая, смотреть на него, потом притянула к себе и обожгла своим шепотом:

– Тогда, пожалуйста… не останавливайся… Я хочу до конца…

Отцу Тамара сказку, конечно, не показала: она знала, что он даже читать ее не станет.

В этом же году, в десятом классе, в их жизни одно за другим произошли два знаменательных события, связанных друг с другом и переменивших их судьбы. Первым событием для Тамары и Андрея стал приход в их 10-й «А» класс ученика со странным именем Авиэль. Фамилия у него была Эпштейн, и он стал единственным евреем в их классе. Тамаре сразу понравилось его утонченное лицо с широко раскрытыми чернущими глазами и длиннющими, как у девушки, ресницами; голову покрывала буйная шапка иссиня-черных волос. Тамара никогда не любила красивые мужские лица – они ей казались слащавыми, но лицо Авиэля скорее было ангельским, чем сладким. На переменке они с Андрюшей подошли к новичку.

– Привет, – сказала Тамара, протягивая руку. – Меня зовут Тамара, а это Андрюша, мой друг.

– Здоро́во, – протянул руку Андрей. – У тебя необычное имя. Никогда не встречал.

– Я знаю, – чувствуя боль от крепкого пожатия Андрея, но не подавая вида, ответил Авиэль. – Это в честь дяди. Он умер во время блокады. Вообще-то все меня зовут Авик.

– Смотрите, у них тоже жидяра появился, – широко оскалясь своим огромным ртом, протянул Колька Федорчук из соседнего 10-го «Б» класса своему однокласснику Витьке Стрельцову и тут же отлетел к стене от удара Андрея в грудь. Ударившись о стену, Колька медленно сполз на пол, а Витька тут же дал стрекача.

– Ты чего?! Охренел? – придя в себя и потирая грудь, прохрипел Федорчук.

– В следующий раз попадешь в больницу, – спокойно сказал Андрей.

– Он у меня борец за справедливость, – то ли с гордостью, то ли с насмешкой произнесла Тамара.

– Спасибо, Андрей, – улыбнулся Авик и не очень уверенно добавил: – Но я тоже могу за себя постоять.

С тех пор они стали неразлучной троицей.

Второе событие, которое тоже было связано с Авиком, началось довольно буднично, а вот его последствия в дальнейшем изменили их жизни. В конце весны, почти перед самыми выпускными экзаменами, Авик впервые пригласил их к себе домой послушать классную пластинку. Он, как и Тамара, тоже жил в отдельной квартире и тоже в трехкомнатной, но квартира Эпштейнов отличалась размерами и скромностью обстановки. Почти все стены были заставлены книжными шкафами. Когда они вошли, отец Авика Григорий Исаевич Эпштейн сидел в гостиной в кресле с большим блокнотом на коленях и что-то записывал. Услышав открывающуюся дверь, он поднял голову.