Даниил Гуревич - Ошибка каскадера

– Рассказывай, если такой честный. Но Андрюшке это по фигу – он не ревнивый, – пожала плечами Тамара.

Тамара оказалась права – на его рассказ Андрюша только спросил, что они смотрели…

– А вот это его друг, Андрюша, – положив Андрюше руку на плечо, представил его Жженову Эпштейн. – Между прочим, очень своеобразный молодой человек. Несмотря на такую суровую внешность, он, оказывается, очень лиричный и тонкий сочинитель. Он такую сказку написал для школьного сочинения, что у меня даже глаза увлажнились.

Андрей с недоумением посмотрел на Авика.

– Андрюшка, ты же ее до моего перевода к вам написал. Томка принесла мне почитать, ну а я дал папе. Не злись, – виновато глядя на Андрея, сказал Авик.

– Я и не злюсь, – равнодушно ответил Андрей.

– Не знаю, как насчет писательских дарований, но внешность у юноши неординарная, словно создана для экрана, – пожав руку Андрею, сказал Жженов. – Послушайте, молодой человек. Я тут согласился на небольшую роль на «Ленфильме», так вот мы сейчас снимаем один эпизод небольшой дворовой драки – всего несколько человек, не согласитесь поучаствовать? Деньги, естественно, ерундовые, но зато посмотрите, как кино делается.

– Я не люблю драться, – ответил Андрей.

– Ну это же кино, – рассмеялся Жженов. – Там настоящих драк не бывает – чистейшее надувательство. И создают его оператор и монтажер, а вам надо будет только руками помахать, но так, чтобы никого не задеть. Так что вам еще придется поучиться, как это делается.

– Хорошо, – согласился Андрюша.

– А сказку-то все равно почитать дайте, – улыбнулся Жженов.

– Я вам сам дам, она еще у меня, – сказал Григорий Исаевич и спросил у Андрея: – Можно?

– Да, – кивнул головой Андрей.

– Вот и отлично. Ну, давайте трогаться, а то пропустим рассвет – самую красоту.

Когда они выехали за черту города, Жженов прибавил скорость, и машина стремительно понеслась в темноту. В ярком свете фар по обочинам дороги замелькали деревья; руку, которую Авик осторожно просунул в открытое окно, силой ветра сразу же отбросило назад. Он через плечо отца взглянул на спидометр и, увидев 100, с восторгом посмотрел на сидящего рядом Андрюшу. Но Андрей ни на скорость, ни на Авика внимания не обращал. Он смотрел в окно машины и пытался осмыслить предложение Жженова, которое было настолько неожиданным, что он сразу не осознал его значение. Он будет сниматься в кино! Он неожиданно попадет в мир, который с самого детства наравне с книгами был единственным светлым пятном в его жизни, не считая, конечно, Тамары. Кино завораживало его; сидя в зале, он переносил себя на экран, изменял происходящее на нем, подстраивал действие под себя. И вот на следующей неделе он войдет в этот мир… Когда они с шоссе съехали на проселочную дорогу, стало светлеть и над кронами деревьев показался солнечный обод. Машина подъехала к густому смешанному лесу, и дорога оборвалась. Они вышли наружу. Было по-утреннему прохладно, и Авик поежился. Григорий Исаевич крепко прижал сына к себе.

– Какая все же красотища! – восхищенно оглядываясь по сторонам, сказал он.

– Не торопитесь восхищаться, вся красота впереди, – ответил Жженов, открывая багажник. Он достал из него удочку, свой рюкзак и потянулся за чемоданчиком Эпштейна.

– Что вы, что вы, Георгий Степанович, – заволновался тот. – Я сам… Вы уж со мной совсем как с ребенком, – укоризненно добавил он, вытаскивая чемоданчик из багажника.

– Ну какой же вы ребенок, Григорий Исаевич? Вы мой худрук, – улыбнулся Жженов и, закрыв багажник, направился в сторону леса.

– Спасибо вам, Георгий Степанович, – следуя за ним и продолжая осматриваться по сторонам, сказал Григорий Исаевич. – Для нас это такой праздник! Правда, ребята?

– Ага, – кивнул головой Авик.

– Такая красота вокруг, а он «ага», – передразнил его Григорий Исаевич. – Много читаешь, в театры ходишь, и все без толку.

– Папа, ну чего ты все время придираешься? Подумаешь, «ага» сказал.

– Это ты зря, малыш. Ты должен гордиться своим папкой и слушать его. Он у тебя замечательнейший человек.

– Я знаю, – буркнул Авик.

Григорий Исаевич опять прижал его к себе и шепнул на ухо:

– Спасибо, родной. Я пошутил.

Авик, смутившись, освободился от его объятия.

Проселочная дорога перешла в узенькую тропинку, по обеим сторонам которой теснились разлапистые ели вперемежку с осинами, шелестящими своими похожими на зеленые сердечки листьями, с тоненькими светлыми березками, с ольхами, почти до земли раскинувшими свои ветви. Над ними с большим шумом, часто хлопая крыльями, пролетел глухарь и, сев на высокую ветку, сразу разорался. Где-то впереди, совсем недалеко, прокрякала утка.

– Слышите утку? – протянул вперед руку Жженов. – Сейчас будет озеро.

И действительно, вскоре они вышли к распростертому перед ними озеру. Солнце уже повисло над деревьями, и его лучи сразу засеребрились на слегка ребристой поверхности озера, отражающей еще и ярко-голубое небо с редкими пушистыми облаками. Они пересекли небольшую поляну и спустились к озеру. Противоположный берег был крутой, с огромными валунами над обрывом и у самой воды. Посреди озера из воды тоже торчал огромный валун, заросший зеленым мхом. На другом берегу, почти у самого обрыва, была хорошо видна аккуратная, необычно сложенная изба, совсем не похожая на русские избы.

– Единственная, что от финнов осталась. Все остальные они во время финской войны сожгли. Чтобы русским не достались. Сколько ей лет, а выглядит словно новенькая. А наши деревни… – скривив рот, не договорил Жженов.

– Ну, как вид? – спросил Григорий Исаевич у ребят. – Я говорил вам…

– Да, папа. Я и не представлял себе, что так… Даже дух от всего этого захватывает, – повел рукой Авик. – Как тебе, Андрюшка? – повернулся он к другу.

– Здорово, – обводя взглядом озеро, сказал Андрей и, словно для себя, добавил: – Жалко, рисовать совсем не умею.

Жженов с любопытством посмотрел на него.

– Да, хороший кусок мы у финнов оттяпали. Правда, столько людей положили… Ну, кто у нас с этим считается, – словно ища поддержки, Жженов посмотрел на Георгия Исаевича, и тот в ответ кивнул головой. Пройдя еще немного, Жженов остановился, сбросил на землю рюкзак и аккуратно положил рядом удочку. – Вот здесь мы с вами сейчас позавтракаем, а потом я за удочку, а вы пойдете с пацанами гулять…

Они гуляли по лесу, и Григорий Исаевич, любуясь окружающей их природой, вдруг заговорил об отличии животных от людей. Б-г, по словам Григория Исаевича, подарил людям способность думать, сострадать, любить. Люди же довольно быстро сами приобрели свои далекие от Б-а способности ненавидеть, презирать, завидовать. Убийство у хищных животных в крови, и вместе с тем если хищное животное сыто и ему не надо защищать свою территорию или своих малышей, то оно, как правило, никогда не нападет на другое животное. А вот человек может принести много горя другому человеку, просто если ему не понравится, что тот, другой, думает или говорит или просто как он выглядит. Потом Григорий Исаевич опять заговорил о Б-е и сразу предупредил, чтобы они не путали веру в Б-а и религию. Сам он, например, в синагогу никогда не ходит, а в Б-а верит. Вот, посмотрите, говорил он им, как разумно наш мир создан. И природа, которая нас окружает, и сам человек – все мы созданы так сложно и вместе с тем с таким совершенством, что без вмешательства какой-то внешней силы это просто не смогло бы произойти. Как сказал Ньютон: «…сама царящая во Вселенной гармония является лучшим доказательством существования Творца». А зло, которое делают люди, опять повторил он, они уже сами к этому пришли, в них это не было заложено.