Ирина Галыш - Берег Алисы Скеди

На следующее утро, рискуя быть наказанными в части, парни примчались на вокзал. И каждый внёс свою лепту, деликатно подсаживая девушку на высокую ступеньку последнего, отстоящего далеко от платформы, вагона. Они махали вслед и улыбались, пока можно было видеть.

В октябре в Рошанске сыграли свадьбу.

Сегодня с нескольких страниц и паблика Алисы в социальных сетях на мир заинтересованно смотрит открытая для контакта привлекательная особа неопределённого возраста. Не всамделишная она, а какой себя чувствует. Буквальная материализация мыслеобраза. Алису это и смешит, и радует. Ракурс, макияж, фильтры мало что значат.

Количество «лайков»-резолюций под фото подтверждает обретённую способность творить…

Она вспоминает свою свадебную фотографию. Чёрно-белую, отретушированную тёмно-красным, синим и зелёным цветами. У молодой девушки начёс надо лбом не держит тяжести белокурых блестящих волос, одна прядь выбилась и падает на лоб. Изогнутые брови, лучистые глаза. В реальности они почти синие. Нежная кожа и пухлые губы. Выразительный отчаянный взгляд на фоне ни в чём не повинной прекрасной юности.

На голове тонкий венок из белых цветочков, в руках розы в лиловых пятнах. И белое Зинино свадебное платье.

Это фото всегда вызывало у Алисы неприятные ассоциации, словно она не сидит, а лежит.

Левая часть картона размера А4 неровно отрезана.

Сколько бы ни старалась, а вспомнить день свадьбы так и не удалось. Только какие-то звуки фоном: обрывки речи, хлопанье, шарканье ног… Поездка в ЗАГС в тесной машине… Красное лицо Пашки… Всё.

Вечером во дворе устроили танцы. Пришли подруги без Саши. Жена передала, что он заперся в туалете и слова не сказал, пока не ушла.

Казалось, девичья душа сжалась от холода и сверху с ужасом наблюдала всё это безумие и возню пьяного супруга в Лёшкином домике (там им постелили).

Вынимание тела из венка, шпилек, платья, колготок, сопровождаемое пыхтеньем и сдавленным писклявым нервным смехом… Свою безучастность, перешедшую в молчаливое сопротивление до обморока…

Лиза дала капли, утешая, погладила по голове, за ней глухо хлопнула, оббитая войлоком дверь.

Поскольку акт любви отсутствовал в пьесе, его заменили на совокупление. Пьяный Паша кое-как удовлетворил себя и отвалился, уснув. А молодая жена долго расчёсывала спутанные волосы, вырывала с корнем, не чувствуя боли. Свернувшись калачом на краю кровати, лежала до утра не сомкнув глаз.

Мама пришла очень рано. Вытащила простынь из-под непротрезвевшего мужа, чтобы продемонстрировать родственницам, старым и новым. Много позже рассказала, как все были удовлетворены осмотром.

Все, кроме новобрачного. Ему не нужны были материальные доказательства. Про нелюбовь он знал намного больше других.

Им собрали огромный чемодан, в котором было очень мало вещей, но много еды со свадебного стола. В тот же день посадили в вагон до Москвы и отправили на восточный край страны. Откуда паромом нужно было добраться до города Корсакова на острове Сахалин. Туда приписали Пашку.

И началось их романтическое путешествие. Шесть дней. На верхних полках душного плацкартного вагона. Напротив друг у друга.

Через два дня продукты испортились, их пришлось выкинуть. Остались сладости, маринады и хлеб. В поезде продавали можайское молоко в литровых бутылках, а на полустанках – картошку и пирожки.

Новоявленный муж маялся от безделья. Пытался моститься к ней на полке. Вызверился, увидев с чужим малышом на руках. Уходил надолго в другие вагоны играть в карты…

Однажды среди ночи она проснулась. Вагон покачивало. На нижней полке в тёплом кругу материнского тела под мерный перестук колёс посапывал ребёнок. В тусклом свете ночника изо рта супруга тянулась серебристая, длинная, почти до нижней полки, тягучая слюна. Не раздумывая, смахнула её на пол.

– Какой стыд! Что бы люди подумали?! – маска замужней женщины, которую она надела была не новая, уже разношенная мамой.

Воспоминание вызвало приступ тошноты.

Алисе снился летний дождь. Короткий и обильный. Она спряталась в беседке. Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Под порывом ветра с ветки на крышу осыпалось стаккато последних тяжёлых капель и солнечный луч завился паром сквозь дырку от сучка в доске. Было ещё что-то – сладкое… Это лёгкие шаги горничной и запах маленькой кремовой розы на подносе рядом с письмом пробудили её.

– Мило!

Девушка одним движением отодвинула скользнувшую по карнизу занавеску. Панорамное окно во всю стену открывало вид на парк. Через распахнутые створки одновременно с солнечными лучами в комнату ворвался птичий гомон.

– Buongiorno, senora, farai colazione in camera o sulla terrazza? – девушка улыбнулась.

– Grazie! Я позавтракаю здесь.

Сквозь плеск воды в ванной слушала, как порхая и напевая, la cameriera хлопочет в спальне. В изножье на кровати та накрыла сервировочный столик. Алиса всё перетащила к окну. В высоком стакане от движения ожили жемчужины пузырьков. Запах цветов, листвы и кофе разметал мысли. Мир был уютным, внутри растекалось тепло…

Она уже научилась улыбаться вслед невесёлым воспоминаниям.

И правда. Как такое возможно, что молодая, вполне разумная девушка могла спать в угольной яме или, подогнув под себя ноги, на диване из фанеры, просыпаясь от каждого объявления через транслятор в каком-то мухосранске на вокзале? Нисколько не угнетаясь этим, а наоборот, находя во всём смысл и необходимость всего, что она делала и что происходило с ней.

Каждое утро бежала на работу в куртке с претензией на тренд: с бесчисленными заклёпками, со слепой застёжкой и супермолнией-трактором…

В нищие девяностые экономная экономика превзошла себя. И куртка, сшитая из обыкновенной х/б ткани, проложенной синтепоном, ко второму сезону уже выгорела на солнце, заклёпки не держали фронт, вокруг них расцветали ржавые пятна и сквозь дырки просвечивал жёлтый поролон (китайцы отдыхают). А будет и третий… На ногах фетровые бурки – прощай, молодость.

В руке – верёвка от санок, и на санках – сонный сын. Алиса будто просматривает старую киноленту. Вот на колдобине он молча вываливается и не подаёт звука. А молодая мамаша всё бежит, бежит вперёд. Вдруг чувствует, что санки-то уже не едут а мотыляются за ней по воздуху… Её сердце обрывается… И она несётся назад… Подхватывает сынишку, несёт на руках озябшего и обмякшего, трёт ему спинку, ручки через пальто…. Хукает тёплым воздухом в лицо.

Санки цепляются сзади за всё, затрудняя движение, но она на надрыве продолжает идти и из последних сил нести своего ребёнка в тепло. Крутит сына, как манекен в раздевалке детского сада, легонько подталкивает в группу и молча показывает нянечке пакет со сменкой.