Михаил Чуваков - Уральские повести, рассказы и стихи. Сборник

– Ой, мама, о чём ты говоришь, – с печалью и неимоверной тоской по ещё не наступившей пока разлуке, ответила дочь.

– Вот что я вам с Ванюшей советую, милая доченька, езжайте-ка вы к Лукерье Степановне (старенькая, живущая в соседней деревне, сестра Варвары Степановны). Хотя у нее и своего семейства семеро по лавкам, но сообща всем будет легче.

Муж Лукерьи, участник гражданской войны, умер два года назад.

В этот момент в горницу вошел Дмитрий Устинович.

– Мить, а Мить, – обращаясь к вошедшему мужу, говорила Варвара Степановна, – я вот Устиньке советую вместе с Ванюшей и Яшенькой перебраться к Лукерье Степановне, ей как раз кстати нужны будут такие рабочие руки, как у нашего Ванюши.

– Ну что ж, я не против. Только вот согласится ли Иван? – ответил Дмитрий Устинович.

Как бы услышав данный разговор тестя и тёщи, в комнату вошел Иван.

– Тятя, что тут произошло? – почти с порога спросил он.

– Да вот, Ванюша, жили-жили и враз кулаками оказались, – с какой-то иронией ответил тесть.

– Они что, с ума посходили? – выпалил с негодованием Иван.

– Выходит, что так, – в том же тоне продолжал Дмитрий Устинович.

– Никуда вы не поедете, несправедливо всё это. Я вот дядьке в Оренбург напишу, как-никак в командирах вместе с Чапаевым в гражданскую воевал.

– Да нет, Ванюша, если завтра не поедем с обозом, то арестуют нас за неподчинение властям, а ребятишек по приютам раскидают. Вот такие вот пироги получаются, – как бы подводя итог сказанному, вымолвил Устинович.

– Мы вот тут посовещались и предлагаем вам с Устинькой временно поселиться у Лукерьи Степановны, а дом наш приказано завтра освободить. Все под крышей будете, а тётка Луша женщина приветливая, да и её семейству будет помощь с вашей стороны. А сообща, как говорится, и выживать легче, – с надеждой на лучшее подытожил Дмитрий Устинович.

С этими словами он вышел во двор, где переступал с ноги на ногу и мотал при этом головой Воронок, одобряя решение хозяина.

К вечеру все узлы с одёжкой были собраны, осталось рано поутру собрать на дорогу харч и вперёд, как говорится, в неизвестность. В эту последнюю, в родном доме, ночь никто из взрослых не спал, даже малышня на палатях и та, как бы в предчувствии чего-то неизвестного, долго не могла угомониться. Иван уговорил Устинью прилечь на припечек (пристройка к русской печи, выполняющая роль кровати). Посидев возле неё, пока она не забылась в тревожном и прерывающемся время от времени сне, он тихо вышел во двор. Даже пёс Шалопай и тот, как бы сознавая всё случившееся, улёгся своей собачей мордой на передние лапы и слегка поскуливал. Так Иван просидел на колоде до первых предрассветных сумерек. Казалось, что эти ночные часы пролетели в одно мгновение. Лишь изредка по небу пробегали световые сполохи, предвещавшие хороший урожай зерновых.

Чуть забрезжил рассвет, а Дмитрий Устинович был уже на ногах и, подкашливая в кулак, вышел тоже во двор. Совсем ни к чему был радостный крик петуха, звонко возвестившего о наступившем деревенском утре.

Не спится, Ванюша? – обратился он к сидящему на колоде зятю.

Да вот все думаю, за что же они так подло с людьми поступаю! и где же найти эту справедливость, – ответил Иван на вопрос

Ничего, Ванюша, Господь Бог их рассудит. А мы уже привычны ко всякому труду, надеюсь, выживем и на новом месте, – с надеждой на лучшее молвил Дмитрий Устинович. Но не знал ОН, да и не мог знать, не провидец же он будущего, что проживут на новом месте совсем немного и один за другим вместе с любимой супружницей Варварой отойдут в мир иной. А детей

Раскидает судьба по разным местам и городам, где они растеряются и только по прошествии не одного десятка лет смогут встретиться у своей старшей сестры Устиньи все на том же седом Урале, откуда и были вывезены, а точнее выдворены, в свои детские годы.

Утро совсем вошло в свои права. Первые лучи солнца приветливо и ласково пробежали по водяной глади озера и потихоньку заглянули на подворье Савельевых.

– Ладно, хватит горевать, пора в путь-дорогу собираться, – заключил Дмитрий Устинович, направляясь в дом. – А ты, Иванушка, запрягай Воронка и положи ему в телегу две плицы (большой совок) овса. Поедешь с нами до станции и обратно Воронка пригонишь, а уж к вечеру отвезёшь к Лукерье Степановне Устиньюшку с Яшей.

Не успели уложить на телегу узлы, как за воротами раздался чиновничий голос: «Савельевы, выезжайте со двора, время сборов закончилось!»

Иван распахнул настежь ворота и подвёл к ним под узды Воронка, а тот, словно чувствуя, что в последний путь везёт хозяина, настойчиво и усердно бил копытом передней ноги по земле.

Мария и Киприян усаживали малышей в телегу, а Варвара Степановна, крепко обнявшись с Устиньюшкой, громко и навзрыд плакали, словно в предчувствии, что видятся в последний раз.

– Ну, будет вам воду лить из глаз, – нарочито сурово, но с чувством огромной тоски, проворчал Дмитрий Устинович и, отстранив Варвару Степановну, добавил при этом: «Полезай, Варварушка, в телегу». Он крепко обнял дочку и трижды поцеловал, прощаясь и чувствуя, что это навсегда. Потом поднял на руки внучонка Яшу, прижал его крепко к груди, и скупая мужская слеза покатилась по его морщинистой щеке. Опустив мальца на землю, он погладил его по курчавой головёнке и, резко повернувшись, шагнул к телеге, в которой, как курчата вокруг матери- курицы, расселись ребятишки. Он лихо запрыгнул в телегу и по-командирски приказал Ивану: «Трогай!»

Повозка выехала со двора и направилась по улице на околицу деревни, где их поджидали шесть подобных повозок. Устинья со слезами на глазах вышла из ворот на дорогу и долго ещё смотрела вслед удаляющемуся обозу, а рядом с ней, уткнувшись в подол, стоял трёхлетний Яша. Левой рукой она прижала его к себе, а правой смахивала выбегающие из глаз слезы.

Дмитрий Устинович, Варвара Степановна, их дети Устинья и Киприян

Глава 2

Начинаем жить по-новому

Поздно вечером, когда солнце скрылось за горизонтом, вернулся домой Иван.

– Ну как там они? – с беспокойством и глубокой печалью в голосе спросила Устьинья.

– Да, погрузили всех в телятники (вагоны для перевозки скота), и повезла их чугунка (так простой люд окрестил паровоз) в неизвестное направление, вроде бы, куда-то на север.

– Садись, Ванюша, за стол, да поешь, – с этими словами Устинья быстро достала из печи горшок с гороховой кашей и положила калач свежеиспеченного хлеба.

– Да не до еды мне, кусок в горло не лезет, – ответил с болью в душе Иван.

– Нет, нет, – утвердительно настаивала Устя (так иногда ласково называл свою супружницу Иван), и тут же налила в кружку молока.