Владимир Ситников - Взятие Крутоторска

Шумно и весело стало в бабкином доме с приездом Лёли. По пути с фермы забегала мама Валя. Они с Лёлей наглядеться друг на друга не могли. Сёстры ведь. За столом пели песни. И Тайка пела с ними. В одну душу, по словам бабушки Анюты, лились голоса. А когда заводили патефон и плясали, то Тайка тоже отплясывала босячищем. Дома ведь у бабушки пол крашеный, гладкий.

– Почто ты, Лёль, замуж-то не выходишь? – выспрашивала сестру Валя. – Всё ведь у тебя на месте, куды с добром.

– Да, почто, Лёлюшка, семью не заведёшь, – подхватывала расспросы бабушка Анюта, – красивая, молодая, кровь с молоком, а безмужняя.

Лёля беспечно отвечала песней:

– Хороша я, хороша, да плохо одета, никто замуж не берёт девушку за это.

– Скажешь «плохо одета», да у нас сроду не бывало эдаких-то нарядов, как у тебя, – не соглашалась мама Валя.

– Не в одёже дело. Видно, у мужиков в Ухте глаза на затылке, красоту не видят, доброту не понимают, – не одобряла бабушка Анюта ухтинских кавалеров.

– Неуж даже завалящих нету? – не успокаивалась мама Валя.

– Да зачем мне завалящий-то? Пригреешь пьяницу, потом весь век мучайся с ним, – сердилась Лёля. – Мне бы вот дочку завести, эдакую же, как твоя Тайка. Я бы её как куколку одела.

– Забирай любую, хоть Тайку, хоть Ленку, – беспечно махала рукой мать. – У меня девок пруд пруди, а мы с Пашей ещё состряпаем. Чего мелочиться-то, – и гладила себя по круглившемуся животу. – Вон ещё какая-то Тайка скоро на волю запросится.

– А чо и возьму, – повеселела Лёля. – Поедешь, Тай, со мной в Ухту? – и подмигнула. – В Ухте у нас весело. Мир повидаешь. Я тебе куклу с долгими волосами куплю.

Кукла с волосами была давней мечтой Тайки. Но, говорят, только в городских магазинах – в самой Москве таких продают. И стоят они дорого. У отца денег на куклу не хватило, когда последний раз в Киров ездил.

– Поеду в Ухту, – согласилась Тайка. Тётя Лёля ей нравилась: добрая, неунывная, и куклу с волосами ей купит. Ей представлялось, как она будет расчёсывать куклины волосы, заплетать косы.

Тётя Лёля мечтательно ходила по родной деревне Несваричи, волоча цветастую косынку по седым головкам иван-чая и татарника. Видно, было ей приятно о чём-то вспоминать.

Вместе с Тайкой лазила Лёля по вересовым угорам, умиляясь, собирала махонькие рыжики. А потом, одевшись поплоше, ходили с пестерём за брусникой. Ягод было в том году пруд пруди.

– Ой, красота-то какая, – присев на краю брусничной багряной поляны, – кричала тётя Лёля. – Живёте тут и не понимаете, какое чудо рядом с вами.

– А бабушка Анюта говорит, что деревню нашу Несваричи выбрал сам Бог, – поправила Тайка тётю Лёлю.

– Что ты говоришь?! Наверное, вправду Бог выбрал. Я красивее наших Несваричей не видала. Так бы и осталась у вас, кабы в Ухту на работу не ехать, Там, наверное, больные ждут – не дождутся.

Была тётя Лёля медсестрой и ей казалось, что без неё в Ухте больным плохо.

Засеребрились росами травы, прохладными стали зори, и отпуск у тёти Лёли подошёл к концу. Наелась она в Несваричах оладий с деревенской сметаной и рыжиками, нахлебалась кислого овсяного киселя, тяпни и засобиралась в свою Ухту. И Тайка с ней. Мама Валя купила Тайке в сельмаге новое синее немарковитое платье в горошек. Красивое, с кармашком на груди. Кармашек для носового платка. А зачем платок портить, когда можно высморкаться двумя пальцами. Пускай носовик квадратиком спокойно лежит в кармашке.

Видно, Тайка была ещё очень глупа, потому что даже слезинки не выронила, когда в новом платье забралась с Лёлей в кузов попутного грузовика, едущего в Мураши. А мама подолом фартука глаза промокала и наказывала:

– Бастенько себя веди. Крёстную Лёлю-то слушайся.

Тётя Лёля в дороге заботилась о Тайке, как о дочке, все её прихоти исполняла. На мурашинском вокзале увидела Тайка, как взрослые да и ребятня покупают и едят какие-то белые продолговатые колбаски.

– Я тоже колбасы хочу, – запросила она.

– Это эскимо, а не колбаса, – поправила Лёля и купила ей такую белую «колбаску». Та оказалась сладкой и вкусной, как тёртое мороженое молоко, только слаще. Тайка лизала это эскимо и улыбалась. Счастливая началась жизнь. Если ещё куклу с долгими волосами купит ей Лёля, так вовсе всё будет хорошо.

Потом ей пить захотелось. Лёля купила бутылку шипучего сладкого лимонада. Он тоже оказался вкусный и порный, в нос шибает. «Сладко в городах-то пьют и едят», – решила Тайка.

Ехали они в поезде долго-долго. Тайка даже устала бегать с одной стороны вагона на другую, чтоб не пропустить чего-нибудь. Но по обе стороны в окнах мелькали бесконечные медностволые сосны и угрюмые старые ёлки. Изредка замирал поезд на покрашенных в рыжий цвет разъездах и опять леса, леса. Иногда вдруг под гулкий стук под пустотой возникала вода. Пересекал поезд по мосту какую-то реку, по которой, морща воду, шли чумазые буксиры и проплывали белоснежные нарядные теплоходы. «Вот бы на белом-то теплоходе-наряднике прокатиться», – думала Тайка. Лёле, видимо, тоже хотелось поплавать на таком теплоходе, и она мечтательно обещала:

– Вот вырастешь, так спутешествуем по Волге или Енисею.

Тайка не знала, кто такой Енисей, но ведь Лёля плохого не присоветует.

Город Ухта оказался большущий, даже крупнее Мурашей. Столько улиц и дома многоэтажные. Высоченные дымящие трубы – нефтеперегонный завод. Куда он перегоняет эту самую нефть, не известно. Но, значит, надо, раз перегоняет. Лёлина больница как раз при заводе. В городе магазины разные, не то, что у них в Несваричах, где всё в одном месте: и хлеб, и ботинки, гвозди и конфеты. А здесь еда отдельно, одежда отдельно и обувь наособицу. И даже игрушки отдельно. Там кукол продают с долгими волосами, но у Лёли денег тоже не хватило. Проездилась.

– Потом обязательно куплю, – пообещала она.

У Лёли в общежитии оказалась отдельная комната с тюлевыми занавесками на окне и высокой кроватью, на которой подушки горой. Угоститься деревенскими рыжиками и брусникой, посмотреть на маленькую гостью из Несваричей забегали Лёлины подружки-соседки.

– Ну чего ты умеешь, Таисья, показывай, – приказала портниха тётя Поля Вотинцева. – Частушки я люблю.

Тайке хотелось понравиться Лёлиным подружкам и она, приплясывая, выбирала в памяти те из маминых озорных припевок, над которыми больше всего смеялись в Несваричах:

Не любите голубое –

Голубое выгорит,

Не любите гармониста –

Всё сердечко выболит.

И на юбке кружева,

И под юбкой кружева.

Неужели я не буду

Гармонистова жена?

– Молодец, – похвалила её Поля. – А ещё.

Из-за вас, из-за вас,

Голубые глазки,

В попу делаю укол,

Хожу на перевязки.

Ой, подружка моя, Клава,

Как бы нам не прозевать.