Владимир Ситников - Взятие Крутоторска

Говорят, что по талонам

Мужиков будут давать.

Эх, любить, так любить

Только птичницу.

На перине станешь спать,

Есть яичницу.

Тут уж Поля не выдержала и захохотала: ой, девка – оторви ухо с глазом.

Тайка разошлась под похвалы и, отплясывая, ещё спела с десяток мамкиных частушек. Мама их знала множество и могла петь хоть до утра, и вот Тайке передалось. Изображала она топотуху и раскрасневшаяся, яркоглазая пела, пока не устала.

– Ну ладно, отдохни! Завтра пошлю к тебе свою Катьку, – пообещала Поля.

Веснушчатая, с куцей рыжей косицей пришла Катька Вотинцева в Лёлину комнату с фибровым белёсым чемоданчиком на одном запоре. Второй был сорван. В чемоданчике оказалось несчетно разноцветных лоскутков ситцевых, шёлковых, бумазейных и даже суконных.

– Вот сколько у меня отрезов, – похвасталась Катька. – Это кукольное приданое. Когда свадьба будет, так всё ей отдам.

Правда, самой куклы, которой должно было принадлежать это приданое, Катьке ещё не купили. Тайка сразу сообразила, чего надо делать. Она выбрала лоскутья посветлее и, завернув в них вату, сделала кукольное лицо, нарисовав химическим карандашом брови, глаза и две точки, обозначавшие нос. И Катьке куклу свернула. У Катьки она даже красивее вышла. Ну и пусть, не жалко. Зато с двумя-то куклами веселее. В гости к друг дружке можно ходить.

Когда стали шить для будущих магазинских кукол наряды, обнаружилось, что Тайка шьёт лучше Катьки, хотя у той мать – портниха. И юбка, и кофточка, и фартук – всё получилось, как настоящее.

Катька, уходя домой, забрала всю Тайкину работу и сунула в чемодан, хотя Тайке хотелось показать сшитые наряды тёте Лёле.

– Мои ведь отрезы-то, а не твои, – пояснила Катька. Тайке стало обидно и захотелось домой к маме в Несваричи. Она смотрела с тоской в окошко на дымящие трубы, и трубы эти расплывались от слёз. Тётя Лёля, придя с работы, сразу всё поняла и повела Тайку в магазин «Игрушки». И на этот раз кукол с волосами не оказалось.

– На следующей неделе должны поступить, – сказала продавец, а Тайке было невтерпёж заиметь свою настоящую куклу. Она упросила Лёлю купить обычного пластмассового пупса. Вот этого пупса и собиралась Тайка нарядить, чтобы он был в шапочке. Тогда не видно будет, что он без волос.

И шапочку сшила Тайка, а к шапочке кудри, но Катька опять надулась: мои отрезы.

И опять Лёля увидела Тайку в слезах.

– Да плюнь ты на эту жадину, – сказала она. – Я вон тебе купила цветные карандаши, краски и альбом. Рисуй всяконьких куколок в шляпах и с косами.

У Тайки слёзы на глазах сразу высохли, заискрились они весельем. Она очень любила рисовать. В Несваричах все дощечки разрисовала, а тут настоящие цветные карандаши и краски.

В городе Ухте самым неприятным временем оказалось бабье лето. Деревья жёлтые, листвой засыпаны дороги. Вроде красиво, но тепла в доме нет, и они с Лёлей мучились, ложась спать в рейтузах и свитерах. Однако Тайка сберечься не смогла и заболела корью. Теперь и Катьку-жадину к ней не пускали. Зато чуть полегче, брала она в руки карандаши, разводила краски.

Однажды пришла с работы Лёля и не узнала свою комнату. Везде: на подоконнике, на столе, к ковру пристёгнутые красовались альбомные листы, а на них цветы, лошади, коровы, мама с сестрой Ленкой, дедушка в шапке, бабушка чугунок каши несёт. Всех Лёля узнала.

Учительница-пенсионерка Маргарита Гавриловна, которой делала Лёля уколы на дому, приковыляв к ним с тросточкой, начала расхваливать Тайкины рисунки.

– Обязательно надо девочку записать в студию при Дворце пионеров, – говорила она Лёле. – Способности у неё.

Лёля не уверена была, что способности у Тайки появились, но повела в Дворец пионеров. Всё там было необычным. На подоконниках в светлой студии стояли белоснежные статуэтки и бюсты. Одна статуэтка – женщина без рук. Удивительно, почто ей руки оторвали? Кружком рисования руководил настоящий художник Аркадий Елизарович, высокий, со шрамом на щеке. Говорят, на войне он этот шрам получил. Посмотрел он Тайкины рисунки и посадил её за стол возле самого окошка.

– Портреты хочешь рисовать? Это хорошо, – похвалил он. – А чтобы лицо получилось, надо овал научиться закручивать, вроде яичка куриного. С этого и начинается портрет.

И Тайка рисовала «яичко». Самой нравилось, как из яичка получалось лицо. Конечно, не такое, какие рисует Аркадий Елизарович, но ей нравились её портреты.

– Ну вот. Понимаешь, – подхваливал её Аркадий Елизарович то ли потому, что Тайка была в кружке-студии самая маленькая, то ли потому, что вправду у неё что-то получалось.

О безрукой статуэтке Аркадий Елизарович сказал:

– Это Венера Милосская. Её такой и нашли.

А ещё был гипсовый голый мужчина, у которого вместо письки был листок. Но смеяться было нельзя, потому что Аркадий Елизарович уважительно называл эти статуэтки шедеврами.

Она с удовольствием ходила в Дворец пионеров, а тётя Лёля даже купила ей большую папку на тесёмках. Это для рисунков, чтоб не измялись.

Катька завидовала Тайке и, чтоб примириться, даже принесла без отдачи свои «отрезы», но Тайке перестали они нравиться. То ли дело рисунки, за которые её хвалит сам Аркадий Елизарович.

Под потолком в студии парила подвешенная на струне коричневатая долгоносая птица. У этой птицы – лесного кулика-вальдшнепа, по утверждению Аркадия Елизаровича, на сгибе крыла были два махоньких пёрышка, которыми можно проводить самые тонкие линии на портрете.

– Одно такое пёрышко у нас стоит двести рублей, а в Америке триста долларов, – заявил шестиклассник Клим Сухоруков. Он всё знал. И рисовал очень хорошо.

Тайка видела это пёрышко, по величине такое же, как маленькое железное перо-скелетик. Тайка рассказывала тёте Лёле об этом пёрышке, и та удивилась:

– Чудеса да и только.

Когда Тайка научится проводить таким пёрышком самые тонкие линии, никому не было известно.

Ещё запомнились Тайке в Ухте октябрьские праздники. Весь город вывалил в этот день на улицы. Шли люди с красными флагами, рядами, играли оркестры, под которые хотелось весело маршировать, и Тайка с тётей Лёлей маршировала. Почти все тётю Лёлю тут знали, махали бумажными цветами, кричали:

– Да здравствует советская медицина! – и орали: ура!

На площади, где праздничные люди остановились, чтоб слушать речи и призывы, она пролезла вперёд и всё увидела: военных с винтовками, милиционеров и пионеров, которые вышагивали так дружно, что, казалось, вздрагивает земля.

Из Несваричей пришло письмо. Тётя Лёля читала его и вздыхала:

– Домой тебя зовут. Сестрёнка родилась, Оля. Без тебя, говорят, нянчиться некому, да и в школу тебе скоро идти.

Когда Тайка сказала художнику Аркадию Елизаровичу, что скоро отец приедет и увезёт её в Несваричи, он очень огорчился.