О.Покровский - Настоящее время

Не сказать, чтобы ночью в ковидном отделении больницы становилось намного тише. Эта ночь не стала исключением. Часа за два до полуночи, то есть задолго до прихода Куклиной, соседи-однопалатники нажав «тревожную» кнопку вызвали дежурную сестру к Серегиной кровати. Тот раз за разом делал вдох и не мог нормально вдохнуть. Не хватало воздуха. Лицо его еще больше стало опухшим, глаза казались сопалатникам впавшими, нос заострившимся и блестящим. Ничего объяснить парень не мог, на все вопросы отвечать перестал сразу, как впервые закашлялся, и кашлять переставал только чтобы снова попытаться вдохнуть… Переваленный на каталку и сопровождаемый с одной стороны нетерпеливым матерком, с другой всхлипами и просьбой держаться и потерпеть, Серега, влекомый движителем в одну санитарью силу умчался по коридору… Соседи снова укладывались молча. Реанимация не была местом, откуда все стопроцентно возвращались. -Пульса нет! – только и долетело из дальнего конца коридора до затихающей палаты…

Из тумбы стола хозяин выудил, опять-таки, не глядя, видимо порядок у него повсюду был наведён образцовый и никем не нарушаемый, заварочный чайничек цилиндрической формы серебристого металла. Оттуда же появилась деревянная резная коробочка, немедленно молодым человеком раскрытая. Щепоть высушенных измельченных листьев оглядывается на предмет количества и высыпается в заварочник, после чего коробочка снова исчезает в столе. Аудитор встал и удалился на кухню, откуда спустя несколько секунд послышался чиркающий звук зажигаемой спички. Через некоторое время раздалось и клокотание, говорящее, что закипела вода, затем- звук наливаемого кипятку. И неся впереди себя парящий чайничек рыжий молодой человек вошел в комнату, удобно вновь устроившись во вмятине кресла.

Люди всё знают о чае, способах его заваривания и традициях чаепития. Не стоит проверять, соблюдают ли сами любители этого напитка эти правила, да это и не важно, ведь что время, что место, да и компания порой не способствуют рассиживанию и получению удовольствия. Но и при всем этом, зная заранее, что предстоит пить «на ходу», мы стараемся точно отсыпать меру заварки, выдержать необходимое время налить нужное, «правильное» количество чаю, привычно дуть на поверхность, втягивать жидкость с хлюпающим звуком, чтобы пар с ароматом вслед за напитком попадал на нёбо, помогая нам ощутить вкус… Да и чаёк-то последние лет пятнадцать уже не тот… Но… все же часто хочется воскликнуть: – А любите ли вы чай так, как люблю его я?

Аудитор видимо был неприхотлив. Стеклянный стакан, поблескивавший в уличном свете рядом с графином на столе совершенно его устроил. Парящая струю из тонкого носика быстро наполнила стакан на три четверти, толстая серебряная ложечка зазвенела о стенки, размешивая и остужая красно-коричневую жидкость. С удовольствием отметил, что перед началом чаепития рыжий прикрыв глаза вдохнул чайного аромата и остался, скорее всего, доволен. Причмокивая и покряхтывая, то отставляя стакан, то опять помешивая ложкой, не торопясь «кушал» Степан Калашников чаек. Важно и со смаком. Допив, отставил стакан, неожиданно перекрестился, утерев губы салфеткой и взял в руки космошлем.

Минутой позже вся пространство комнаты завибрировало, воздух уплотнился, застучал, словно комната превратилась в гигантский стетоскоп, приложенный к самому сердцу огромного мира. Проводки и антенны подрагивали и иногда вспыхивали голубоватыми искрами, лопающимися с сухим треском и наполняющими воздух озоном. Фонари за окном тоже вели себя странно, то загораясь ярче, то почти вовсе затухая. По небу с неимоверной скоростью сразу во всех направлениях на различной высоте носились рваные тучи… Голова человека в шлеме подрагивала будто того лихорадило, а маятник, до того мерно раскачивающийся, наоборот застыл и стал недвижим. Несколько раз, видимая в недозадёрнутом окне луна промчалась мимо, каждый раз в разной фазе… Творилась вокруг всякая чертовщина…

Не только приблизившийся уже на расстояние суток Новый год, а и все прошедшие даты, праздники и события обошли в этом году доктора Куклину стороной и виной тому не личная нелюбовь к увеселениям и компаниям. Пандемия застала её в кресле заведующей отделением одной крупной городской больницы. Поработав некоторое время в новых условиях приняла она нелегкое решение и ковидная реанимация приняла с распростертыми объятиями опыт, руки и силы новой сотрудницы. И календарь перестал что-либо значить в новой её жизни. Только график работы регламентировал отныне и труд, и краткий отдых. Вот и 31 декабря мчалась она по пустым ночным улицам, чтобы в 2.00 заступить на вахту и застать всех без исключения больных на этом свете.

Бледный голубовато-серый проём окна проявился как-то вдруг, будто и не было его, но ворвался прибывшим скорым поездом и встал перед глазами грубо, зримо, настояще. И почти сразу начало светать. Посветлело за окном, стены комнаты явили рисунок на обоях, и с неподвижной фигуры в странном сооружении на голове медленно, но верно стекал вниз ночной мрак. Фигура подняла руки, стащила громоздкий шар и оказалась средних лет мужчиной со взъерошенной черной с обильной проседью шевелюрой, покоившимся в большущем старинном кресле. Нелегко, ели не сказать «невозможно» было опознать в нем еще недавно другого Аудитора, но это был именно он- Степан Парамонович Калашников собственной персоной.

Аудитор сладко потянулся, позвонки снова хрустнули в районе лопаток, но уже громче, нежели прошлым вечером, поднялся, щелкнув коленом, и понес замолкшую «печатную машинку» к открытому зёву антресоли. Но в этот раз для уборки наверх прибора мужчине почему-то потребовалась табуретка. Затворив дверки Калашников подошел к окну и раздвинул шторы…

Еще вчера под окнами дома Аудитора был просторный двор с площадкой, где установлена к празднованию Новогодия казенно украшенная ёлка, от которой нынче не было и следа. Не наблюдалось и большей части двора, взамен которого сверкала стеклянная крыша одноэтажного сооружения, разноцветно подсвеченного изнутри. Ночевавшие у бордюров и на тротуарах автомобили непривычно бросались в глаза несвойственной им обычно чистотой. Притоптанного снега тоже уже не наблюдалось нигде. На усыпанную бумагой, пластиковыми стаканчиками и останками пиротехники серую поверхность тихо опускались, вальсируя в тишине крупные белые хлопья, преображая двор на глазах.

Уже описанный прежде человек- Аудитор Степан Калашников, являл собой, как мы помним, чуть выше среднего роста молодого рыжеволосого человека. Теперь же перед окном стоял, рассеянно глядя вниз, мужчина к пятидесяти, темный, с сединой и проявившейся проплешиной на макушке. Стоял несколько ссутулив вперед плечи и слегка наклонившись, как сделал бы человек со слегка нездоровой спиной. Комната же, где он и пережил превращения двора и собственной персоны, осталась неизменённой. Хочется добавить, «от слова «совсем». У стены тикали, размахивая маятником, как счастливый пёс хвостом, часы, прикрывался от уличного света стопками бумаг старинный стол зеленого сукна, широкое кресло дремало, освободившись от досаждавшего ему так долго седалища. Будто комната эта- ось, вокруг которой мчатся вприпрыжку и кувырком глобального масштаба изменения и катаклизмы, чем дальше, тем быстрей и ошеломительней, стихая по мере приближению к центру вращения.