Alinda L. - Притворяясь жертвой

Выбора, куда поступать в огромной Москве, у меня по сути не было, потому что до ВСЕХ институтов от моего дома ехать было очень долго, с двумя пересадками на метро, что является диким ужасом, к тому же в час-пик… Но я по-тупому ездила на экзамены в места, куда ездить мне было совершенно невозможно. Куда мы только ни ездили! Мы побывали во всех институтах, которые находились нереально далеко от нашего дома, просто запредельно далеко! Если на машине в некоторые вузы можно было доехать за 30—40 минут, то своим ходом дорога занимала минимум полтора часа на нескольких видах транспорта, что выдерживать каждый день абсолютно невозможно. Это убивало. Но мы тогда по-тупому ездили и на север, и на северо-восток, и на восток, и на юго-восток, и на юго-запад Москвы… куда на одном только метро добираться, страшно даже сказать, сколько! И большая часть всех рассматриваемых вузов находилась именно в восточной стороне! Но меньше, чем за час, и без пересадок доехать куда-то с запада столицы нереально… К тому же большинство зданий институтов были огромными, и чтобы дойти до нужного кабинета, требовалось ещё дополнительно 10 минут. То есть, чтобы не опаздывать, надо было выезжать не меньше, чем за полтора часа! В дикое время! Забыв про сон, еду и многое другое! В итоге я поступила на музыкальный факультет одного известного, но совсем нетворческого вуза, куда брали абсолютно всех, кто хочет петь. Не нужно было сдавать экзамены по сольфеджио, предъявлять какие-то аттестаты, дипломы… Надо было только спеть пару песен под фонограмму и всё. Уровень этого института уже и так был понятен. Но дальше я увидела уровень преподавания, а точнее его отсутствие. Там не учили ничему, никаких требований не было, нужно было только приходить на экзамены, давать зачётку и радостно уходить. Педагоги были безразличны ко всему и ко всем, их главной задачей было только поставить подпись в нужных документах. По крайней мере на нашем, эстрадном, отделении всё было именно так. К тому же официально по программе часов вокала было нереально мало, а такие предметы как «фортепиано» и «сольфеджио» длились всего один семестр, что совершенно абсурдно, если сравнивать с нормальными музыкальными вузами и колледжами. Выпускались из этого института все с красными дипломами, но куда шли потом, неизвестно. «Звёзд» этот факультет точно не выпускал. Мои одногруппницы были такими же пофигистками по отношению к учёбе, к тому же многие из них уже работали, поэтому на институт им было абсолютно наплевать. Они шли по жизни легко и позитивно, не заморачиваясь и не углубляясь в какие-то проблемы, в отличие от меня. Они поступили в этот институт тупо ради диплома, никто не собирался всерьёз учиться, так что место они выбрали правильно. А я начала по-настоящему ненавидеть этот институт, в котором мне было противно абсолютно всё: люди, их отношение к образованию, старое заброшенное здание, в котором было страшно и крайне неприятно находиться. Невозможно было поверить в то, что это здание московского вуза! Уверена, что даже в далёкой провинции нужно поискать какой-то ДК или клуб творческой самодеятельности, который выглядит так же, как то здание. Хотя у нас в стране огромное количество жутких советских убогих зданий, которые я не могу терпеть, на большую часть даже смотреть невозможно, не говоря уже про то, что все здания, построенные в Советском Союзе, создавались будто для карликов, а уж об их внешнем облике никто точно не думал. Мне не хотелось жить и находиться там, где мне неприятно всё. Я не хотела ассоциировать это с собой и своей жизнью, не хотела это принимать, с этим мириться. После нескольких конфликтов с важными преподавателями я решила уйти. Бросить институт. Конечно, я переживала это очень тяжело, плакала, целыми днями лежала в кровати, не понимала, что будет дальше. Но вернуться в то место, к тем людям я никак не могла. Мне нужен был диплом, но даже ради него я не могла согласиться продолжать находиться там, терпеть всё то, что видела, и молчать. Чисто теоретически я могла попробовать перевестись в Гнесинку, но только на платной основе, а отдавать огромные суммы для моей мамы, конечно, было нереально. На мой уход никак не отреагировали, ни педагоги, ни одногруппницы. А никто из них уговаривать меня остаться и не собирался. Это моё решение. Мой выбор. Я рушила только свою судьбу. Но тогда я этого не понимала, мне казалось, что всем, кто меня знает, не должна быть безразлична моя жизнь, они должны быть неравнодушными по отношению ко мне. Жизнь доказала мне обратное.

Петь я стала значительно меньше. Но при этом продолжала заниматься с частными педагогами. Я знала, что очевидный способ движения к мечте – проходить бесконечные кастинги, конкурсы, прослушивания. Но я не была готова стоять в очередях, ждать и надеяться, а потом слышать бесчисленные «Нет». Это настолько ужасно… К тому же я понимала, что не могу конкурировать с теми, кто много лет серьёзно занимался вокалом, у кого совсем другая подготовка, да и по внешним данным они со мной не сравнятся, точнее, я с ними. Поэтому я стала искать для себя просто вариант выступлений. И я его нашла – платные детские конкурсы. Где участники за свои деньги выступают на настоящей сцене. Я хотела просто петь на сцене и получать удовольствие. Мне было совершенно неважно, что это как бы конкурс, было плевать, какие место мне дадут, я же понимала, что это всё несерьёзно. Меня никто не останавливал, не выносил свои суждения и оценки, не критиковал, поэтому это, конечно, были ненастоящие конкурсы. У меня не было задачи показать себя, чем-то удивить, узнать мнение членов жюри, я не ждала, что меня кто-то заметит, заинтересуется… Главной задачей было кайфануть на сцене во время выступления, услышать в мониторах свой красивый голос, насладиться светом софитов… Я пыталась удовлетворить свои желания. Тогда я не понимала, что это непрофессионализм. Наверное, мои педагоги думали, что я хожу на конкурсы, чтобы набираться профессионального опыта и повышать уровень своего мастерства, ведь они честно работали над моим вокалом, ставили определённые задачи и хотели получать результат. Но для этого мне нужно было самой много работать, делать дома всё, что они говорили. Трудиться мне нужно было очень много для того, чтобы на выступлениях выдавать приличное пение. Необходимо было долго распеваться, делать все упражнения, которые мне давали педагоги, разрабатывать артикуляционный аппарат, заниматься дыхательной гимнастикой, спортом, танцами, чтобы освободить своё тело от зажимов… А я распевалась на любимых песнях, и то через раз, упражнения делала крайне редко и мало, а для регулярных занятий спортом я слишком слаба. Я хотела просто петь в своё удовольствие. Но большой проблемой стало то, что многие эстрадные песни не подходят для моего тембра голоса. Я не могла петь всё то, что пишут и исполняют популярные эстрадные певицы. И поскольку никто для меня писать не мог, выход был один – «уходить» в академический, а затем оперный вокал. Но мне была неинтересна классика, я хотела исполнять популярную музыку, на которой выросла и в которой видела для себя больше возможностей и приятных составляющих, одной из которых была моя любимая свобода. Мне важно было только удовольствие, которое я ставила в жизни превыше всего. Получение удовольствия – вот цель любой деятельности для меня. Мне был важен прежде всего процесс, а уже потом результат. Мы говорили с моими педагогами о том, что для моего голоса очень мало репертуара в эстраде, что мне нужно много и серьёзно заниматься, больше выступать, но при этом ответственно подходить к выбору программы. Мама отдавала деньги за занятия, за все мои выступления где-либо… А мне всё больше и больше не нравилось то, где и как я выступаю… Проблем было очень много. И это ещё не все «неудобства» и неприятные для меня нюансы этой профессии.