Сева Украинец - Кладбище желаний, пристанище надежд

Митрохе, по опять же, непонятным для него причинам, нравилась такая жизнь. Его начали пускать в дом. Даже несколько раз кормили за хозяйским столом. Где-то через год Фёдор начал привлекать Митроху к рыбалке и охотничьему делу. Оказалось, что у него к этому способности. Он сам ходил на моторе по реке, ставил сети, чистил оружие. Всё складывалось для него совсем даже неплохо. Так продолжалось до осени 2003-го.

Возвращение

Однажды осенью Фёдор организовывал охоту для группы из Питера. На Камчатку стали ездить из центральной части страны всё чаще. Кто-то за красотой природы, кто-то за экзотической рыбалкой и охотой, а кто-то попить водки и потратить избыток денег. Удовольствие было не из дешёвых, но это стоило того. Вот и в этот раз десять охотников из Питера приехали на медведя. Митрохе было поручено прислуживать для гостей на бане. Он натаскал воды, наколол дров, истопил печь. От бани к реке вела дорожка, которая заканчивалась мостиком. После парной гости частенько выбегали по ней и с криками прыгали в ледяную воду. Митроха взял метлу и принялся мести дорожку, очищая её от налетевших листьев. Гости в это время уже зашли в предбанник. Шумный галдёж и смех то и дело вырывался из периодически открывающейся двери. Раздетый до пояса гость выбежал на улицу и крикнул в сторону Митрохи.

– Извините, Вы не подскажете, где лежат полотенца и простыни? Митроха повернулся к мужчине:

– Как заходишь, сразу в комоде – он показал левой рукой в сторону и вниз, как будто не знал где лево, а где право.

Гость остолбенел. Уставился на Митроху широко раскрытыми глазами и не моргая стоял в оцепенении. Митроху это озадачило, и он ещё раз сделал нелепый жест рукой.

– Ну, комод, вот там, сразу как входишь – с дебилковатым видом произнёс он.

– Миша?! Это ты?! Как ты здесь оказался?! – спросил мужчина, не моргая.

– Миша, Миша, Миша – тихо произнёс Митроха. Слова незнакомца его обескуражили. Он тут же вспомнил, его зовут Миша. Михаил Николаевич Громов. Это был первый пазл, который всплыл из старой жизни Митрохи, и закрепился у него в мозгу. По мере того как незнакомец в захлёб говорил с ним, обнимал и тряс за плечи, пазлы один за другим всплывали и крепились друг за друга. Питер! Я из Питера! – подумал про себя Митроха.

Незнакомца звали Леонид Дубровский. Он был стоматологом из Санкт-Петербурга и охотником-любителем, который с друзьями поехал на Камчатку за медведем, красной икрой и приключениями. В той, прошлой жизни, он дружил с Михаилом и знал о нём практически всё. Через несколько часов он, Фёдор и наш герой приехали в ближайшее отделение милиции, чтобы рассказать кому-нибудь о том, что случилось и понять, что делать дальше, чтобы как можно быстрее переправить Митроху, а теперь уже Михаила Николаевич Громова в родной Питер.

Фёдор, надо отдать должное, оказался порядочным мужиком. Препятствий чинить не стал. Более того, когда узнал от Леонида, что он знает Михаила, и знает, кто он такой, оказал всю возможную помощь. В районном центре, до которого добирались четыре часа на УАЗе, Фёдора все знали и уважали. Потому в ружьё, не смотря на выходной, был поднят практически весь райотдел милиции. Оперативно дали все запросы в Питер и Москву. Оказалось, что Михаил до сих пор находится в розыске как без вести пропавший. Запустили оповещение об обнаружении. Подготовили все справки об отсутствии документов. В аэропорту Елизово забронировали билеты до Питера, предварительно уладив все вопросы с паспортным контролем и линейным УВД. До Петропавловск-Камчатского было ещё три часа пути на УАЗе. Леонид все свои вещи взял с собой, объяснив друзьям форс-мажорные причины отъезда. У Митрохи, то есть Михаила, вещей особо не было. Всё своё он носил с собой, причём в прямом смысле этого слова. Единственная его ценная вещь – маленькая деревянная свистулька в виде птички, подаренная Наташей лежала в нагрудном кармане. Всё остальное одето на нём.

УАЗ ехал по ухабистой дороге среди высоких плотно сбитых между собой деревьев. Фары выхватывали лужи и ямы на размытом дождём тракте. Фёдор прилично вымотался за день, но стойко рулил, всматриваясь в ночь. На заднем сидении сидел Михаил. Рядом сидящий Леонид всю дорогу рассказывал ему о том, кто он такой, где живёт, чем занимается, или точнее сказать, занимался.

– Миша, какое счастье, что я тебя нашёл – то и дело вставлял он. В голове Михаила микроскопические пазлы складывались в огромную картину, по мере рассказа.

Сам он ничего вспомнить не мог, но каждое слово Леонида словно освещало в его голове находящуюся там затемнённую картинку, и он совокупил её к общей большой картине своей прошлой жизни. В голове начали бороться между собой два персонажа: бедный, забитый полудурок, бомж Митроха, и Михаил Громов, человек серьёзный и властный. Михаила то и дело бросало в озноб. Сердце бешено колотилось, виски периодически разрывала боль. Несколько раз пришлось внепланово останавливаться, потому что его тошнило и рвало.

Когда доехали до аэропорта Фёдор был совсем без сил. Он был человеком выносливым, настоящим охотником. Мог часами шагать по заснеженному лесу или ставить сети в ледяной воде. Но езда за рулём на такие расстояния была для него непривычной и очень утомительной. Лёню тоже прилично растрясло, он держался из последних сил. Зато Миша был бодр как никогда. Глаза его горели. Он подгонял всех. Не терпелось побыстрее добраться домой, в Питер. Перед выходом в зону посадки Фёдор попрощался с Леонидом. Они перекинулись парой слов, обменялись адресами и телефонами. Михаил небрежно махнул на прощание рукой в сторону Фёдора, и уверенно, не оглядываясь, пошёл вперёд. Ему хотелось поскорее шагнуть в свою прошлую жизнь и навсегда забыть последние девять лет убогого существования. Фёдор помахал в след уходящему человеку, немного недоумевая. Потом постоял ещё полминуты, потупив глаза, и побрёл прочь к своему старенькому УАЗику. Ему было обидно, что с ним Митроха даже по-человечески не попрощался. Но, его можно понять – подумал Фёдор, и постарался переключить мысли на повседневные рутинные дела.

Самолёт был забит до отказа. Люди морщились и возмущались от вида человека, пропахшего всем, чем ни попадя, в старом тряпье и рваных сапогах. Но деваться некуда, всему салону пришлось терпеть запахи аж до Питера. Лёня, как только взлетели, заказал коньячку, колы и лимончик. Выпили, закусили. Михаил вспомнил этот вкус. За последние годы он пил только вонючую бражку, да отстойный самогон. И то, очень редко, можно сказать, по праздникам. Коньяк ударил в голову. Вопросы на Лёню посыпались в огромном количестве.