Николай Борисов-Линда - Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств

СЛАВИН Олег Станиславович (10.04.1970 г., Донецк – погиб 24.07.1995 г. при взятии мусульманского анклава Жепа. Похоронен на кладбище г. Миличи)

САМОЙЛОВ Виктор (1965 г., Новосибирск – погиб в 1995 г. Перезахоронен в России)

ПИЛИПИЧИК Юрий Павлович (03.03.1967 г., Кишинев – погиб 16.06.1995 г.в районе Мошевичко Брдо (Нишичское плато) при отражении неприятельского нападения. Похоронен на кладбище г. Соколац)

ИВАНОВ Сергей Евгеньевич (1960 г., Санкт-Петербург – погиб в 1995 г. в Сараево, подорвавшись на мине)…

и другим Героям, лежащим в земле бывшей Югославии.

«Врага встречают не дома, а на околице».

Они первые встретили врага на дальних подступах к России и… пали.

И вот враг уже у порога России…

Над боснийской землей распахнулась ясная звездная ночь. Леса и горы слились в единую черную массу, и казалось, все живое в их глубине, оцепенев, погрузилось в сон.

На самом деле было не так.

При бледном свете луны тревожными тенями с горы уверенно спускался небольшой отряд вооруженных людей. Долина, куда они стремились, едва обозначалась робкой прозрачной голубизной, дрожащей в унисон ярко мерцающим звездам. Девять человек шли цепочкой. Бойцы двигались налегке и почти бесшумно, они словно призраки скользили по земле, чуть шелестя ветвями кустов, деревьев и палой листвой. Горячее дыхание молодых, сильных людей было напряжено. Инстинкты войны властвовали над ними, идеалы и страсти влекли в неизвестность.

Выстрел ударил щелчком пастушьего кнута. Взрывы, пулеметные очереди загремели одновременно и со всех сторон. Вспоров жгучими трассами темноту, пули находили свои жертвы и жалили зряче, безжалостно. Яростные крики отчаяния, вопли, грохот разрывов всполошили тишину.

Только на мгновение Никита увидел, как впереди идущего Радко разорвало на куски, и тут же его самого ударило в спину, сбило с ног. Он огрызнулся автоматной очередью, рванулся что было сил в гущу деревьев. «Выжить, выжить», – било в висках. «Вжить, вжить», – свистело со всех сторон. Впереди оказалась пустота. Покатившись кубарем и не чувствуя под ногами опоры, Никита завалился на бок, выставив вперед согнутую в локте руку. Каменистая земля приняла его. Пули тупо шлепали по деревьям, иные, жалобно пискнув, летели дальше.

«Быстрее, быстрее, не лежать. Сейчас забросают гранатами», – он слышал бег преследователей. Сделал мощный бросок вперед, но земли впереди не оказалось. На этот раз падение было менее удачным, лицо чвакнуло носом и губами о землю, и рация так саданула по спине, что от боли Никита на секунду потерял сознание. Вкус крови привел в чувство. Превозмогая боль, он встал на колени и в ожидании вскинул автомат. Вверху, чуть в стороне, слышались редкие выстрелы, с шипением взлетали ракеты. Там добивали его товарищей.

Никита сплюнул кровь. Запрокинул голову, всасывая носом в себя воздух вперемешку с кровью, попытался оглядеться и понять, куда попал. Узкий просвет звездного неба над головой подсказывал, что он на дне какой-то глубокой ямы или оврага.

Как же всё глупо и просто: они попали в засаду. Вспомнился Радко… и слепящие вспышки, грохот… а его… спасла рация. Он стащил с себя тяжелый и неуклюжий ящик, на ощупь проверил целостность. Разбитая крышка и два больших отверстия говорили о том, что на этот раз смерть прошла в сантиметре. Никита осторожно поставил на землю то, что осталось от рации.

– Ну, братья славяне, воевать так воевать, – встал с колен и медленно, сдерживая дыхание, сделал несколько неуверенных шагов по дну оврага. Где-то вдалеке длинно застучал «калашников», ему в ответ откликнулась суматошная стрельба. Никита радостно встрепенулся, озираясь и соображая, с какой стороны доносятся выстрелы, засуетился, ускоряя шаг. Значит, кто-то еще ушел, уцелел из группы. Но мимолетная радость сменилась тревогой за того неизвестного, кто бил длинными очередями, словно пытаясь перед смертью отстрелять по врагам весь свой смертельный боезапас.

Дно оврага было сухим и без зарослей. Никита некоторое время бежал по нему, затем свернул и полез по склону. Крутой, заросший кустами склон не пускал, Никита скользил по нему, падал и ползком карабкался, стремясь поскорее выбраться из неожиданной ловушки к тому, кто вел свой последний бой.

Сербские парни не были профессиональными воинами. Рабочие, шахтеры, пастухи, электрики, кузнецы, взяв в руки оружие, воевали отчаянно и мужественно, но часто неумело. Вот и сейчас «калашников» бил почти без остановок, а ведь мог бы и скрыться в ночном лесу.

Никита лихорадочно грёб под себя землю, кусты, бормоча:

– Ну что? Что ты стрекочешь? Братко, уходи, милый, уходи. Затаись, – словно тот, к кому он обращался, мог услышать. Еще метр – и он наверху. Вдруг внизу, где он только что был, где оставил рацию, рвануло несколько взрывов. Чуть ли не с десяток осветительных ракет зависло, освещая не только глубокую впадину, которую он только что оставил, но и крадущиеся, бегущие тени врагов.

Никита зло усмехнулся: «Блох так не ловят. Шустрее надо, братья славяне, шустрее. С ночниками, а дальше своего носа не видите».

Отгорели осветительные ракеты, тишина и темень поглотили лес и тех, кто в нём был.

Сладкий азарт игры ударил в голову. Почудилось, что он опять в каменистых ущельях Кандагара. Там, давным-давно, вот так же в ночь они вышли на караван духов. От воспоминаний перехватило дыхание. Томная истома, как после затяжки «кажгарского» плана, расплылась по телу.

«Ай-яй-яй! Братья славяне, потеряли? Ну как же так? Нехорошо», – он скалился в ночь, блестя белками широко распахнутых глаз. Сердце радовалось игре, шаловливая бесшабашность распирала, захотелось свистнуть громко, сильно, по-разбойничьи, но сдержался. Радовало то, что преследователи его потеряли, что короткие очереди одинокого «калашникова» уходили все дальше, в гущу леса, и то, что приглушенные голоса внизу, под ним, были в его власти.

Никита отцепил две гранаты, коснулся их разбитыми губами и со словами: «Кто не спрятался, я не виноват» – швырнул одну за другой вниз, в едва различимый просвет среди деревьев. Сам, хватаясь за что попало, раздвигая ветви кустов, полез в заросли, в гору. Сзади дважды ахнуло, крики команд, стоны раненых смешались, слились со стрельбой. Он даже не оглянулся, ему было наплевать, что там творилось внизу.

– Чертовы заросли, – ругался Никита. Расцарапанное, разбитое лицо горело, саднило от пота. Местами он лез на четвереньках, потом вставал, снова продирался – и вслушивался, вслушивался.

«Калашников» перешёл на одиночные выстрелы, стрелял с большими паузами и оставался на месте, не уходил.

Заросли кустарника неожиданно расступились, и Никита вывалился на чистый пятачок. Тяжело дыша, встал на одно колено, выставил ствол автомата перед собой. Сердце бешено колотилось. Он слушал шорохи, всматривался в темные силуэты, раскрытым ртом вдыхая холодный предутренний воздух, от чего, как ему казалось, его слух обострился. Тишина, гнетущая тишина. Никита на несколько секунд перестал дышать, не закрывая при этом рта. Только стук его сердца и нарастающий звон в ушах.