Николай Борисов-Линда - Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств

«Калашников» больше не стрелял. Может так статься, что из всей группы он остался один.

Их расстреляли в упор, даже не пытаясь взять живьем. Как? Как такое могло случиться? Откуда хорватам стал известен их маршрут? Никита смотрел на небо. Звезды поблекли. Светает. Пути обратно нет. Сел, вытянул с наслаждением ноги, расслабился. Смахнул росу с травы, влажной холодной рукой провел по лицу и почувствовал, как распухли губы, нос. Скривился в улыбке: вот бы ребята сейчас его увидели таким, – и… осознал происшедшее. Никогда больше, никогда, ни он, ни они его не увидят. Печаль, скользнув по сердцу, исчезла. Ноги гудели, но усталости не было. В Афгане за нечеловеческую выносливость его называли волком. Но он не был волком, он был человеком, настырным, своенравным, но человеком. Господи, когда же это было? Молодой старлей мечтал стать генералом, а вместо этого… разжалование… Союз. Заныло сердце.

Никита снял чёрный берет, легонько отряхнул его, вывернул наизнанку, пополоскал по росе, прижал к лицу. Откинулся на упругие прутья куста и закрыл глаза. Минутная слабость, нужно гнать её, гнать так же, как воспоминания. Тяжёлая, тревожная тишина. Всё живое в лесу замерло, даже ветер словно онемел, зацепившись за верхушки деревьев.

Никита пригладил короткие волосы, натянул берет на голову и аккуратно положил на колени автомат. Он кожей, всем своим существом почувствовал, ощутил приближающуюся опасность, она была рядом. Весь собрался, обратился в зрение и слух. Как бы осторожно ни шли в лесу, он их услышал. Не поднимаясь, перевернулся на живот и змеей заполз за куст, приготовился к бою. Поляна была как на ладони. Приподнявшись на руках, он ещё раз внимательно осмотрелся, намечая для себя ориентиры и выверяя расстояния. Достал три гранаты и положил перед собой, сняв автомат с предохранителя, замер, слился с землей. Чёрная форма и куст над ним делали его в предутренней серости почти невидимым.

Враги вышли на поляну настороженно, один за другим, и оказались в десяти метрах от Никиты. Их было пятеро. Двое, при-гнувшись, разбежались по краям поляны и присели, напряженно осматриваясь. Третий на полусогнутых ногах крадучись пробежал чуть вперёд и тоже присел, образовав треугольник. Он был в двух шагах.

Никита затаил дыхание: неужели что-то почуяли? Хорват был прекрасно экипирован, в каске и бронежилете. Никита видел его так хорошо, что даже тревога на лице хорвата, спрятанная за гримом, не ускользнула от него.

«Боитесь, это хорошо. Из-за деревьев бить вы можете, – Никита поймал в прицел лицо ближнего. – Посмотрим, умеете ли держать удары. Только бы не встретиться взглядом».

Для себя решил однозначно: он не вправе выпускать пятерку живым. Они как раз из тех, кто расстреливал группу, кто убил его товарищей. Двое присели возле рации. Связались с кем-то, что-то сообщили и закончили передачу. Никита внимательно наблюдал, ожидая дальнейших действий. Нет, пока стрелять нельзя, трое в охранении свою работу знают, и в ответ можно получить не одну пулю. Нужно выждать.

Группа соединилась и, тихо переговариваясь, двинулась по поляне в сторону от Никиты. Они выровнялись в цепочку и развернулись к нему боком. Уходят. Пора. Никита одновременно выдернул кольца у двух гранат и с задержкой в две секунды мягко, по-кошачьи, едва приподнявшись от земли, кинул обе над хорватами. Они рванули почти разом, не успев коснуться земли. Хорватов разбросало. Трое, по-видимому, были убиты; тот, что с рацией, пытался подняться, но рация всякий раз, перевесив, роняла его на землю. Где-то в долине взвилось несколько ракет. Хорват с рацией корчился, стоная. Никита лежал не двигаясь, выжидал. Шедший последним медленно, почти незаметно, перевернулся на живот и подтянул к себе автомат.

Пятый был жив и даже не ранен и, что ещё хуже, лежал к Никите лицом, был готов к бою и, по-видимому, соображал, что это было? Минные растяжки или брошенные гранаты? И если определил правильно, то гадал, откуда их бросили. А если ещё жив кто-то из них?

Никита ждать и играть в прятки не мог, время работало против него, но уйти был не в состоянии. Малейшее движение, шорох с его стороны, и хорват вгонит в него всю обойму.

Радист не вставал, он лежал на боку и поскуливал. Никто из лежащих не шевелился. Пятый не выдержал, приподнял голову и медленно начал пятиться, пытаясь спрятаться за радиста. Этого было достаточно.

Никита нажал курок. Автомат сухо выплюнул три пули. Хорват дернулся и затих. Петляя из стороны в сторону, Никита бросился добивать, но увидел – хорват мертв. Пятеро застыли в неестественных позах, смерть безжалостно прошлась по ним, словно растоптав.

– Вот так, братья славяне, а минуту назад вы были живы, – Никита обошёл, осмотрел убитых, ни на секунду не сожалея о содеянном.

Из-под стонущего радиста торчал ствол «калашникова». Никита нагнулся: «Ну-ка, дай сюда эту цацку», – и грубо выдернул из-под него автомат. Передернул затвор, патронов не было. На рукоятке «калашникова» красовалась русская гравировка «Сатрап». Никита заскрипел в ярости зубами, тяжело сглотнул набежавшую слюну. Это был его автомат, они обменялись месяц назад с Веско в знак дружбы.

Черногорец Веско, отважный богатырь, говорил по-русски с таким забавным акцентом, что заставлял Никиту смеяться до слёз. А когда Никита начинал говорить по-сербски, Веско смеялся, как ребёнок, и просил повторить ещё раз то или иное слово.

Для него он всегда был Никитушкой с мягким ударением на «у». И теперь вот… Веско нет…

– Вы, сукины дети, пришли на чужую землю и охотитесь на её хозяев! Ты знаешь, мразь, кого вы убили? – У Никиты тряслись руки. – Вас здесь везде будет караулить смерть! Везде! Смерть! Понял! И вам не помогут ваши вонючие, трусливые янки!

Радист лежал на спине, на рации, и жалобно стонал, глядя в небо мутными глазами.

– Где он? Где вы его бросили? – Никита сунул ему в лицо «калашников», схватил за грудки, приподнял. – Я тебя спрашиваю! Сучий потрох, где он? – Радист закатил глаза, судорожно схватил ртом воздух и затих. Никита отбросил его. Огляделся. Озноб бил тело. Уже почти рассвело. Внизу, в долине, стелился туман, занимался новый для него день. Он отхлебнул из фляги.

Утренняя свежесть прокралась в самое сердце и холодила, пытаясь подчинить своей воле. Сейчас сюда спешат люди, чтобы убить его так же – а может ещё злее, – как он убил этих, несколько минут назад здоровых, молодых парней.

– Ну что, братья славяне, повоевали? – Никита осмотрел убитых, пошарил в карманах, взял несколько гранат, шоколад, флягу. Снял с одного бронежилет и надел на себя. С тоской подумал, что если бы у них были «бронники», то хорваты не взяли бы их так легко.

Офицера перевернул на живот, вложил в его ещё теплую руку гранату, подсунул руку под тело, аккуратно вытащил кольцо. И устремился туда, откуда пришли хорваты.