Петр Мельников - Ну как же себя не обожать?!

– Нельзя ли без импрессионизма? Поближе к делу. Конкретно, кто принёс вещь?

– Не припомню. Какая-то старуха с клюкой.

– Можете описать точнее?

– Только как бабу-Ягу. Разница в том, что не хромала.

– Тогда почему с клюкой?

– Потому что была сгорбленная.

– Вы предлагали приобрести означенное изделие?

– Клюку?

– Какие шутки! Вещь, которую принесли на экспертизу.

– Что вы говорите! Не надо мне делать нервы! Их есть без вас кому портить!

– Вот именно – шутить не надо.

Сомнений не оставалось: на основании серьёзной доказательной базы стало очевидно, что действительно существовал некий даритель, который в силу предварительной договорённости о положительном исходе процесса в качестве взятки передавал дорогую вещь, и получательница этой вещи – взяточница. При этом последняя не смогла убедительно объяснить, как эта вещь у неё оказалась. А поскольку было доказано, что получательница судья, то даритель должен был называться взяткодателем, а судья-взяточницей. Несмотря на все сложности возбуждения уголовного дела через Высшую квалификационную коллегию судей и предъявления обвинения, скандальный процесс не удалось замять. Черновик приговора коллективно выверяли специалисты высокого пилотажа. Кроме прочего, в решении было отмечено, что судья первого квалификационного класса «умалила авторитет судебной власти». Что правда, то правда, умалила. Умаляла, и не однажды.

Попытались было проверить, какие отложенные уголовные дела рассматривались во время отпуска Филанок. Но их было много и они вполне могли рассматриваться, но не в этот период, а позже. Так что авторство анонимки установить не удалось, прищучить по этой части было некого. Никому не пришло в голову, что надо бы прищучивать двоих. Личность «бабы-Яги» тоже осталась неустановленной. Улетела на клюке.

Украшение, естественно, поступило в казну, сестрицу оправдали, но рекомендовали перейти в адвокатуру, а Филанок получила четыре года тюрьмы с пребыванием в колонии строгого режима, причём с запретом занимать государственные и выборные должности после отбытия срока. Особенно страдалицу огорчило требование сдать партбилет. Кроме чтимого документа, душевная тяжесть была даже не в перспективе длительного пребывания в тюрьме или на зоне, а в том, что судьихе пришлось на себе испытать унижения, которые она сама садистки практиковала: жгучий позор в присутствии бывших коллег, суровый неправедный приговор при полной неспособности оправдаться, публичное взятие под стражу в конвойные наручники. «Взяли в железы», как говорилось на Руси. Зал суда был переполнен, восторг, аплодисменты, гогот, – словом, людская молвь и конский топ. Какая-то искусственная, неблагонадёжная, хотя и прилично одетая публика. Может быть, даже слишком прилично одетая, во всё новенькое. Порой среди мельтешения счастливых лиц она смутно различала черты, которые ей кого-то или что-то напоминали. Какой-то шрам, прищур? Или ей так показалось? Кто-то вроде шептал: «Бригадир», «Шеф», «Лидер отрицательной направленности».

Так и отсидела, голубиная душа, от звонка до звонка. Пока делила досуг со взяточниками, вымогателями, мошенниками, насильниками, убийцами в прилегированном – от сумы да от тюрьмы не зарекайся – заведении для прокурорских и судейских, окончательно осознала, кто был тот, кто своим присутствием почтил страшное для неё судебное заседание. Ей он часто являлся в липком кошмаре: лицо со шрамом, увеличиваясь до гигантских размеров, с усмешкой надвигалось на неё и кто-то вещал: «Твои понты не прокатывают».

Сообразив и обдумав, что и откуда, возликовала и срочно собрала консилиум из коллег-юрпреступников на зоне, чтобы обсудить возврат дела на новое рассмотрение. По воспоминаниям одного из этих зэков теневой судейско-прокурорский консилиум собрался, но к идее пересмотра многоопытные юристы отнеслись с явным раздражением. Состоялся такой разговор.

Бывший председатель облсуда, сидящий за растление малолетней племянницы, поинтересовался:

– Какую мотивировку вы предлагаете для пересмотра дела?

– В связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

Послышался неодобрительный гул:

– Где вы их открыли? Всё с ваших слов. Почитайте Процессуальный кодекс! Одолжу.

– Где сумма доказательств, мотивировка? Кто вам поверит?

– Дураки есть, но их не так много!

Облсуд заключил:

– Хотите добавить срок? Я бы вам прибавил за то, что не раскаялись. Я‑то раскаялся и вот мне скостили. Так что не рыпайтесь.

Эдмону Дантесу, графу Монте Кристо, пришлось просидеть четырнадцать лет в тюрьме, прежде чем начать мстить. Вору в законе, одетому не хуже графа, которого судьиха обещала укатать на всю жизнь без всяких улик, удалось обойтись без срока и укатать её.

Никто не будет спорить: справедливость восторжествовала в широком смысле. Но не совсем так, как себе это представляет официальная юриспруденция. Игроки всего-навсего поменялись местами. Рокировка.

Не с тем связалась.

За свою жизнь я перебывал во множестве музеев и всегда старался попасть в запасники. Кстати, в запасниках Музея изобразительных искусств до возврата в Германию находилась большая часть умыкнутых картин Дрезденской галереи, включая Сикстинскую мадонну. Разумеется, под семью замками. Остальные сокровища по дороге задержались в Киеве.

Если вернуться к военным временам, то я здесь не высказываю никаких моральных суждений. Все хороши. Русским ещё мало досталось. Не сообразили, не организовали нужный отдел НКВД, не разработали инструкций по выемке культурных объектов. Из Германии в числе таких объектов советские солдаты тащили с собой только то, что по части голых баб, потом выбрасывали. Не везти же такую срамоту домой в виде трофеев.

Это вам не шёлковые пижамы, которые офицеры в качестве тех же трофеев отправляли посылками для своих жён. То, что это ношеное чужое бельё с пятнами в подмышках, мало кого смущало. Жёнушки долго кумекали по поводу пижам. Нарядные вещицы, точное назначение которых не было им известно. Да и не только им, их мужьям тоже. Впрочем, последние, хотя и краем глаза, но видели мир, по этой части за них сложно поручиться. Опробование пижам происходило как в басне: «То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет…». Пижамы отказывались действовать. В провинции по неиспорченности и душевной простоте дамского офицерского корпуса шёлковые комбинации и пижамы стали использовать для парадных выходов в театр. Разумеется, к изумлению и восторгу меломанов. Ложи бенуара можно было именовать ложами дортуара.