Павел Желтов - Улица Свободы

Вот и сейчас Андрей подумал, что будет честным по отношению к паровым гонщикам, если он расскажет о своей находке. Вреда себе нанести он не боялся. Стимеров и так немного, а в эту глушь полезут лишь единицы. И памятуя о гонениях, которые обрушились на увлеченных ребят, гонщик решил бросить клич.

В закрытом сообществе он опубликовал спутниковый снимок, по которому нашел это место, присовокупил к нему точные координаты и написал: «Хороший асфальт». Кому надо – поймут, решил он и закрыл ноутбук. Потом снова открыл его и дописал: «Не через КПП».

Какой-то особой близости, братского чувства к хорошо и малознакомым стимерам Андрей не испытывал. Они были просто понятнее и безопаснее для желаемого течения событий людьми, чем остальные. Общие темы, общий интерес. Все остальное – у каждого свое. Делиться секретом внутренностей паровой турбины, скажем, никто не торопился. Но в случае аварии все присутствующие сделают все возможное, чтобы разбившийся гонщик выжил.

Пропищал спутниковый телефон. Сообщение от одного из новосибирских стимеров. Валерик написал: «Соберусь за три дня. Застолби для меня место через два квартала на север от себя. Что привезти?».

Андрей заказал побольше воды, кофе, а также пять коробок консервированной каши. Если Валерик привезет еду, то поиски магазина можно будет на какое-то время отложить.

И снова писк. Братья Школьники оповещали о своем скором прибытии. Сергей и Саша, разница в два года. Старший – механик, младший – гонщик. Это была интересная команда. Сергей никогда не разгонялся на стиме больше полтинника, но машину знал, что называется, назубок. Саша об устройстве стима имел лишь общее представление. Но, садясь в кресло пилота, словно сливался с машиной, ездил с сумасшедшими даже для этой тусовки скоростями, а на приборы поглядывал изредка, сверяя их показания с ощущениями. Путешествовали они в большом рейсовом автобусе, задняя часть которого была переделана под перевозку их болида, а в передней располагалась водительская кабина и жилое пространство. Андрей подумал, что в других местах братья пусть хоть в обнимку спят со своим драндулетом, но в его населенном пункте радиоактивную повозку пусть хранят подальше от мест для сна и отдыха.

По идее, реактор стима – вещь надежная и безопасная. Но лучше ввести это правило сразу.

7.

Я засунул руки в карманы и неспешно пошел домой. В голове было ясно и улыбчиво – лучше, чем в последние несколько месяцев. Не слишком сильный мороз, безветрие, подошедшее вплотную к закату зимнее солнце и отсутствие всякой необходимости куда-то спешить. Я шел и думал, что все-таки мне повезло, что я – это я. Конечно, у меня бывают не слишком приятные периоды, когда я считаю себя неудачником, начинаю корить, будто слишком много пью или часто меняю место работы. Иногда эти черные мысли настолько тяжелы, что приходится обращаться за помощью к медикам. Как правило, пребывание в диспансерах приводит меня в чувство. Я сложный, очень сложно составленный человек, многогранный, глубокий и непростой. Я хорош, я намного лучше большинства. Думаю, что я вхожу в те двадцать процентов, на которых и стоит современный мир. Но как раз я этой сложности иногда и не выдерживаю. Тогда требуется отдых.

На самом деле я чужд бахвальства и понтов. Это не мое. Я умен, знаю себе цену, а значит, довольно прост в обращении. Если оно, конечно, хорошее. Не таков, к примеру, Женя.

Этого пациента я сразу выделил из серой массы постояльцев диспансера. Из-за его взгляда сверху. Нет, он не был высоким. Скорее, среднего роста. Но смотрел на окружающих, будто они тля. Это было тем более странно, что он был и остается наркоманом.

Женя часто прогуливался по коридору в своей пижаме и тапках. Он любил класть сцепленные замком руки на голову. Таким образом он открывал всеобщему обозрению свои «дороги», которые располагались у него не на обычных для наркоманов местах, а с внешней стороны предплечий. Начинались от локтей и тянулись сантиметров на 15.

Он гулял и поглядывал, позыркивал на пациентов. Если у него что-то спросить, он кисло усмехнется и пойдет дальше. Потому что все, кто не он, – тля.

Однажды, в то время, когда я принимал еще полный набор лекарств, меня разбудил какой-то шум в коридоре. Я вышел из палаты и увидел столпотворение в другом конце здания, у окна почти возле выхода из отделения. Я подошел.

Все смотрели на зарево пожара – в паре кварталов от нас пылала деревянная двухэтажка, слышался вой пожарных сирен, метались отблески мигалок. Горело в районе старой застройки. Это было некое гетто – там жили алкаши и наркоманы. Проститутки, наверное, тоже, но кто в здравом уме к ним пойдет?

Ближе всех к окну, положив руки на голову, стоял Женя. Он неотрывно смотрел на зарево.

Я почувствовал толчок локтем и повернулся в ту сторону.

– Это его дом горит, – сказал Вова. – У него там жена.

Вова рассказал, что у Жени была настоящая, с печатью в паспорте, жена. Ему было лет тридцать. Ей – под полтинник. Вова знал их обоих, был вхож в их гостеприимный притон.

– Толстая такая, ноги у нее болят, – описал Вова Женину жену.

Я посмотрел на Женю. Он стоял, опустив руки, ссутулившись и с мольбой глядя на пляшущий свет.

Подошла какая-то медсестра с телефоном. Она только что закончила разговаривать, дала отбой и опустила трубку в карман халата. Все обернулись к ней.

– Один погибший, женщина, – сказала она нам. Женя издал всхлип и метнулся к медичке. Схватил ее за руку:

– Позвоните, выясните, как зовут!

– Мне не скажут, – отказала она.

Подошел еще один пациент, протянул к медсестре руку:

– Дайте, я узнаю.

– Не скажут.

– Мне скажут, – он был пожарным.

Алкоголик—пожарный по памяти набрал номер, подождал ответа, задал вполголоса свой вопрос. Послушал, а потом, повернувшись к нам, сказал:

– Панасенко Вера Николаевна.

Женя застонал и сел на пол, где стоял. Он рыдал, трясясь всем телом. На моих глазах презрительный тип превратился в раздавленное ничтожество.

Потом ему вкололи успокоительное и начали готовить к выписке. Когда начался рабочий день, он вышел из отделения – одетый в зимнее, но без шапки. Видно было, что руки на голову он положит не скоро. Я испытал даже что—то похожее на удовлетворение от того, что восторжествовала справедливость.

Я отогнал воспоминание. Несколько раз моргнул, возвращаясь в реальность. Передо мной был родной магазинчик у дома. У стены стояли ханты в своих расшитых фуфайках, закрытых сверху нейлоновыми камуфляжными маскхалатами. Они стояли, обутые в кисы, маленькие и смешные, торговали рыбой, разложенной прямо на обледенелом асфальте. Оказывается, уже стемнело.

Я спустился в полуподвал магазина. Когда—то, когда здесь работали нормальные люди, мне отпускали тут товары, так сказать, в кредит. То есть можно было деньги принести потом. Даже не записывали. Потом поменялся хозяин и продавщицы, и мне было отказано. Впрочем, им вернется сторицей их недоверие и жестокость.