Александр Рубченко - Два Дневника – Два Лейтенанта

– Товарищ лейтенант, – обратился капитан Лоскутов к Алексею, когда они вышли из палатки, – Вы чем сейчас занимаетесь?

– Я до обеда свободен, а после обеда заступаю в наряд, – ответил Соловьев.

– Где вы остановились? – продолжал капитан.

– Вот в этой палатке, – показал Алексей.

– Это палатки технической батареи, а наши вон там будут стоять, идемте, я покажу.

Алексей с капитаном Лоскутовым прошли по аллее к сосновой опушке, где начинался ряд новых палаток.

– Вот, если хотите. Палатка бывших морских офицеров. Зайдем!? Разрешите!?

– Да, заходите! Кто там!? – послышались голоса из палатки.

Алексей и Лоскутов откинули брезентовый полог. В уютной палатке ощущался морской порядок. На табурете сидел спортивного телосложения молодой человек в тельняшке и пытался пришить к гимнастерке белоснежный подворотничок.

– Здравствуйте, – произнес Лоскутов.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – ответил сидевший, продолжая шить.

– Сколько вас здесь живет? – спросил Лоскутов.

– Двое и две койки свободны, – ответил крепыш в тельняшке.

– Флотского офицера примите? – продолжал капитан Лоскутов, – вот этого лейтенанта, моего заместителя.

– Если желает. Вот, пожалуйста, эти две койки свободны.

– Ну что, согласны? – обратился к Алексею Лоскутов.

– Да, вот эту беру, – указал Алексей на койку стоящую в дальнем углу палатки.

– Что заканчивал? – спросил офицер в тельняшке.

– Севастопольское, – ответил Алексей.

– А-а, Нахимовское?!, – произнес, вставая с табурета, крепыш в тельняшке. Подал Алексею руку и добавил, – Геша.

– Алексей, – ответил Соловьев.

– Вот и хорошо, познакомились. Переселяйтесь, успеете еще наболтаться. – сказал Лоскутов и направился к выходу.

На очередном разводе зачитали приказ о назначении лейтенанта Соловьева заместителем командира стартовой батареи.

Перестук колес поезда «Харьков-Львов» размеренно отбивал знакомое та-тан-та-та, та-тан-та-та. Рудаков лежал на верхней полке и не выходил на остановках. Спать не хотелось. Голова раскалывалась. Не то от сумбурных проводов, не то от мыслей. То они, одна за другую цеплялись, и улетали. То, вдруг, одна и та же всё приходила и приходила. И никак не хотела улетать. Одна навязчивая мысль отбрасывала его в воспоминаниях назад, далеко-далеко.

Как же так могло случиться?

В сознании ясно вырисовывался полустанок. Поезд уже дал сигнал отправления. Стоянка всего минуту. Федор бросил в тамбур чемодан. Она схватила его за курсантский шеврон на рукаве и не отпускала. Федор уже впрыгнул на ступеньку, но она все-равно не отпускала его. Потом что-то кричала, но ничего не было слышно.

Пурга и вьюга, стук колес, шипение отходящего поезда и опять крики. Все смешалось в единый шум. Но ее пронзительный голос словно прорезал ночную тьму и даже сейчас был в его памяти. Мать тащила её к себе за руку, приговаривая:

– Да, на што он тебе сдався, такой жаних!

Федор, чего-то вдруг испугавшись, грубо оттолкнул ее от себя с криком: «Под колеса попадешь, дура!». И она застыла на перроне, в страхе и ужасе. Тьма ночи и вьюга поглотили её.

Поезд размеренно продолжал стучать знакомое та-тан-та-та, та-тан-та-та.. То проносились мимо разъезды, то проползали со скрипом на перегонах.

– Скоро уже, наверное, сходить, – спрашивал себя Рудаков и сам же отвечал, – Да нет, еще не скоро. Может, перед выходом взять и еще чего-нибудь перекусить?

Мысли опять возвращали Федора то к ней на полустанок, то в глубокое детство.

Как? Как же все произошло? А главное, как ему теперь быть?

Федор вдруг припомнил, как еще белобрысым мальцом опасался этого прозвища. Опасался, чтоб в станице никто из пацанов не дразнил его «женихом». Он даже со свиданий пробирался огородами. Потом, также украдкой, к крутому яру, где были привязаны лодки. Там его ждала Она. Самая-самая. Одна единственная – Таня.

Таня жила без матери у бабушки. Мать ее развелась и вышла замуж за другого. Уехала из станицы. Дочку оставила с бабкой, решив, что так для дочери будет лучше. Для кого это будет лучше, бабка прекрасно знала. Татьяне, кажется, было все равно, а может и действительно лучше.

Бабуся не знала про Танину школу ничего. Ни про то, что она иногда получала двойки, ни даже то, что на родительских собраниях ее часто ставили в пример. По вечерам, когда бабуся мирно похрапывала, бормоча что-то во сне, Таня босиком выходила в сенцы тихо прикрыв за собой дверь, которая все же подло поскрипывала. Хотя Таня ещё накануне напичкала сметаной старые массивные дверные петли.

Вагон опять качнуло. Запищали тормоза. Запахло подгоревшей буксой и в приоткрытое окно вагона, Федор услышал шум с перрона.

– Пирожки! Горячие пирожки!

– Огирки! Соление, соление огирки, – кричали продавщицы.

Федор проворно соскочил с полки. Мышцы так и несли его поразмяться. Обратив внимание, что на него смотрели старушка с внучкой и ладный старичок, Федор машинально поправил фланельку, застегнул ремень и мигом заправился как положено. При выходе Рудаков посмотрел на себя в зеркало и лишь потом, стройной походкой, вышел на перрон. Старичок крякнул вслед. Ему понравилась четкость, опрятность военного. Видать, вспомнил свои молодые годы. Старушка тут же запричитала и закачала головой.

– Ничиво ни йисьть! Совсем ни-чиво!

Внучка проводила Федора зачарованным, пытливым взглядом. Потом еще долго продолжала наблюдать за ним из окна.

Федор тем временем вдохнул свежего воздуха, от чего у него даже зашумело в голове. Он направился к торговой палатке. Там уже толпился народ. Кто за кефиром, кто за булками с колбасой. Есть не хотелось. Федор просто глазел: чтобы такого купить так, на всякий случай?

– Ну что, флот?! Давай взгрустнем, что ли!?

Перед ним стоял кудлатый мужик нараспашку, с двумя бутылками портвейна между пальцами левой руки. В правой была ветчина и сыр. Под мышками еще и бутылки с пивом.

– Нет, я лучше повременю, – Федор отошел к газетному киоску, купить свежую газету.

– Ну что, флот? Надумал? – повторил бухой мужик.

– Да-нет, погода не летная, – отшутился Федор.

– А-ай, слабак, – произнес бухарик с досадой и побежал к заднему вагону.

Федор раскрыл газету. Пробегающие по перрону люди то и дело толкали его, но он не обращал внимания. Сильный толчок в плечо все же заставили оторваться от газеты. Мимо проплывал огромный, кованый чемодан, углом которого его и зацепили. Тут только Федор и увидел, что уже горел зелёный и быстрым шагом направился к своему вагону.

На верхней полке его опять накрыли мучительные воспоминания. Федор не мог припомнить, когда он впервые сблизился с Таней. Да, почему сблизился? Ведь он с самого детства учился с ней в одном классе. Она сидела на парте сзади и колола острым пером в спину. Федор тоже не оставался в долгу. На перемене молотил ее и дергал за косички до слез. Он же органически не мог ее терпеть. Пересел даже однажды на другую парту. Отсидев урок географии, он уже на химии был водворен классным руководителем на прежнее место, под общий хохот одноклассников.