Максим Савельев - Эпоха вечного лета

В один прекрасный день бабушка, позвав меня к обеду, вручив ложку, вдруг сказала: «Давай, бери хлеб и ешь быстро суп харчо». Можете представить, как у трехлетнего мальчика всё словно оборвалось внутри! И, бросив ложку, с глазами, полными слёз, с трясущимися губами я вымолвил:

– Сама ешь своё харчо! – И после всего этого трёхдневный пост вдруг появился в моей (в то время) праведной жизни.

Цокая по тротуару каблучками, плывёт подтянутая, симпатичная женщина – моя бабушка. Рядом иду я.

Мне уже почти четыре года (можно сказать, мужчина). В одной руке у меня воздушный шарик, в другой мороженка – эскимо, которое я с благоговением «насусливаю». Кусать нельзя! Таков бабушкин наказ. Сегодня выходной, и мы, видите ли, гуляем.

Сентябрьское ласковое солнышко, синее глубокое небо, нежный ветерок, ласкающий уже разноцветную листву, аромат яблок, пряностей, шарик и мороженка наполняют счастьем мою детскую душу и отражаются в блаженствующей улыбке моей физиономии. Мы идём мимо базара, и обилие красок, звуков, запахов умиляет и восторгает меня. Мы ненадолго зашли на базар, купить бабушке какую-то ткань и нитки.

– Теперь домой? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает бабушка. – Только зайдём на минутку к сапожнику.

Я останавливаюсь на месте как вкопанный и, глядя на бабушку из-под бровей, уверенно отвечаю:

– Нет… К сапожнику не пойдём.

– Ты чего? – удивляется бабушка и хочет взять меня за руку.

– Не-е-ет! – кричу я, выпуская шарик и роняя на асфальт мороженку.

– Почему? Да что с тобой? Давай руку!

– Не-е-е-е-е-ет! – ору я на весь базар, усаживаюсь на задницу и пытаюсь руками удержаться за землю.

– Да что это за фортели такие?! А ну-ка! – строго говорит бабушка, стараясь меня поднять.

– Не-е-е-ет! – воплю я, и плечи мои содрогаются от рыданий. – Боже! За что мне всё это?! – кричу я, размазывая по щекам горькие слёзы.

К нам подходит милиционер, учтиво осведомляясь о причине истерики. Бабушка не менее учтиво объясняет, кто она и что происходит. Вот упёрся, понимаете, не хочет к сапожнику идти.

– Не-е-е-ет! Не-е-ет! – ору я. – Дяденька! Спасите! Помо гите! Она хочет отдать меня сапожнику!

В лёгком недоумении милиционер советует нам покинуть базарную площадь и уже сам, взяв меня за руку, сопровождает нас. Ещё долгое время я с недоверием взираю на пожимающую плечами бабушку и озираюсь по сторонам. Но на следующий день всё забывается, и жизнь моя налаживается.

Что же явилось причиной этого, на первый взгляд странного происшествия, спросите вы? А всё очень даже просто… Причиной тому была элементарная сила слова! Ведь мы порой даже не задумываемся, произнося различные слова и выражения. Так вот и бабушка, погружённая в будничную и житейскую суету, не замечала, как детский мозг, словно губка, впитывал такие фразы, как, например: «грязный, как сапожник», «ругаешься, как сапожник», «воняет, как от сапожника», «злой, как сапожник», «пьяный, как сапожник», ну и прочие… Естественно, сапожник приобрёл самую что ни на есть дурную репутацию в моём понимании. А это восклицание: «Боже! Да за что мне всё это?!», которое я выкрикнул, вылетало из бабушкиных уст, когда ненароком она ранила палец, чистя, например, картошку, ударялась мизинцем ноги об угол, разбивала чашку или когда я нечаянно обкакивался…

Конечно, это запомнилось. И до сих пор является незаменимым выражением моих каких бы то ни было стенаний и терзаний…

Слово – явление очень серьёзное! Словом можно ободрить, обласкать, вылечить и даже воскресить. Но можно унизить, уничтожить, убить. Слово имеет вес, и взвешивать его необходимо. Слово – это величайшее изобретение Божие. Говорите добрые слова! И всем будет ХО-РО-ШО!

Моя мама рассказывала, что, когда я родился, я был невероятно красив. Хм… Ярок – это да! Но так, чтобы красив?! Фотографические снимки того времени указывают, что я был толстоват, щекаст, глазаст, губаст, волосат. И вообще, родился я с бакенбардами. Не с такими, конечно, как у Пушкина, но всё же. За сорок лет я почти не изменился, разве что бакенбард не ношу, дабы окончательно не разочаровать окружающих. Ибо бакенбарды в наше время на моей хомячьей физиономии, несомненно, смотрелись бы отвратительно.

Совсем другое дело моя сестрёнка, которая появилась на свет в заключительный период моего младенчества. На тот момент мне было шесть лет и десять месяцев. Нарекли её Женечкой. Это сейчас она красивая, интересная, обаятельная. Как сказали бы в царской России – СУДАРЫНЯ. А тогда! О, это было нечто! Сидя по-турецки в манежике, вцепившись в деревянные прутья, зыркая бесцветными глазками и выдвинув нижнюю челюсть вперёд, угрожающе взирало на свет совершенно лысое, лишённое бровей и ресниц, время от времени что-то не совсем внятно вякающее «моё сестрёнко».

Ранее всякого рода младенцев так близко лицезреть мне не доводилось, и сомнения мои касательно её умственных способностей подтверждались пусть не ежечасно, но ежедневно как минимум. Глупа и нелепа она была до безобразия! (Так мне тогда казалось!) Мне, семилетнему интеллектуалу, непонятны были все её игрища. Она верещала, просила погремушку, якобы выпавшую из манежика. А когда я подавал ей игрушку, то, по её логике, беззубая улыбка и хриплый вопль победителя должны были вызывать во мне чувство умиления. Однако я был последователен, логичен и умиления не испытывал. Стоило мне куда-либо отойти или отвернуться, погремушка вновь якобы случайно оказывалась на полу, и всё начиналось сначала. В те дни одна мысль читалась на моём угрюмом лице: «Глупое животное». Чтобы прекратить её макако подобное развлечение, мне всегда жутко хотелось напугать. Надеть наизнанку шубу, меховую лохматую шапку, подползти к манежику и с рёвом медведя внезапно выскочить. Но гуманные соображения мои строились на осознании невменяемости и без того несчастного ребёнка, на вероятности её ещё слабого сердца и на возможности очень щедро огрести от бабушки мокрым полотенцем за такой спектакль.

Мама работала, бабушка возилась у плиты или стирала (ведь подгузников в то время не было), а я был вынужден развлекать Женечку таким образом ежедневно и еженедельно, пока она не научилась наконец-то ходить и выкарабкиваться из манежика. Так началась эпоха нашего совместного сосуществования. Эффект Каина и Авеля, конечно, имел место в нашем быту. Зависть первое время точила моё сознание. Но всё аккуратно проанализировав, взвесив и сравнив, я понял, что преимущество на моей стороне. А мой жизненный опыт и возможность манипулировать открывают передо мной доселе неведомые возможности.

Итак, бандитская группировка из двух человек (в простонародье именуемая шайкой), где главарём являлся, естественно, я, а исполнительным директором – Женечка, была успешно учреждена мною и вышла на большую дорогу! О, это был союз крепкий и нерушимый. Я был уверен, что под любыми пытками мой подельник никогда не выдаст и не продаст любимого главаря. Мой исполнительный директор был до фанатизма предан мне и настолько же исполнителен. А вот что этому поспособствовало…