Михаил Армалинский - Вызволение сути

Вскоре мы получили большую посылку с различными вещами. Они предназначались еврейскими организациями для материальной поддержки отъезжающих, которых сразу увольняли с работы, а заграничные дефицитные и диковинные вещи были в большой цене в Ленинграде, не говоря уже о городах помельче. В посылке меня больше всего поразил один предмет – швейцарский шоколад Toblerone.

До тех пор я знал только о плиточном шоколаде, поэтому, когда я увидел ярко жёлтую палку, с красными буквами да ещё треугольную в сечении, я подумал, что это – волшебная палочка для преодоления всех эмиграционных препятствий. Каково же было моё удивление, когда, вскрыв обёртку, я увидел треугольные шоколадные “гребешки”. Так шоколад Toblerone стал для меня символом Западной оригинальности и сладости.

Когда мы приземлились в Вене, нас (меня, мою сестру и других эмигрантов, летевших в самолёте) поджидали представители еврейской организации Joint. Они посадили нас в специальный автобус и повезли в гостиницу (см. Конфуз переходного процесса в книге Максимализмы 16 )

В Вене проходило оформление бумаг для переезда в Италию, а затем – в США. Узнав о моей болезни, представитель Joint сразу послал меня к врачу, который сделал осмотр и дал мне антибиотик, что вылечил меня от воспаления уха и от перекинувшегося воспаления на колено, которое болело и не позволяло бегать по Вене, а лишь ковылять. Боль прошла на следующее утро.

Через несколько дней венские евреи посадили нас на поезд, который, колеся через живописные и на диво чистые пейзажи, привёз нас в Рим, где нас опять-таки встречали представители Еврейской организации. Нас поселили в недорогом пансионе рядом с вокзалом Termini, дали деньги на месяц и разъяснили, что мы должны снять место для жилья. Этих денег должно было хватить на аренду квартиры, еду и мелкие экономные расходы.

Обученные сообщениями уехавших до нас знакомых, мы знали, что в самом Риме квартиры дорогие, и что надо искать их в маленьких городках под Римом, где они значительно дешевле. Самым популярным был курортный приморский городок Ostia в получасе езды от Рима на электричке. Там мы и поселились с сестрой и пожилой парой, знакомых ещё с Ленинграда. Сестре было 20 лет, а мне – 29.

Чтобы заиметь побольше денег, я устроился работать рассыльным в римский HIAS, и каждый день ездил на поезде в вечный город. Мне давали какие-то бумаги в конвертах, и я должен был развезти или разнести их по указанным адресам. Помню, одним из адресов оказалось римское отделение Аэрофлота. Я не мог избавиться от страха, что меня там могут схватить и отправить обратно в Советский Союз. Но я пересилил свой страх, вошёл в двери ада и молча передал пакет указанному на конверте человеку – я не хотел произносить ни слова, чтобы не узнали, что я – из России. Но на меня, посыльного, не обратили никакого внимания, и я выскочил из этого советского метастаза со вздохом облегчения в сказочное итальянство.

Однажды, моя сестра шла по приталенной римской улочке, и воры, усердно работающие на маленьких мотоциклах, проезжая мимо неё, сорвали с плеча сумочку и укатили на большой скорости. В сумочке была отъездная виза – наш единственный документ, удостоверяющий личность с проштампованными визами. Но ХИАС и здесь нам помог, быстро выправив нужную замену этого документа.

В Италии я заболел гриппом, с высокой температурой. Из ХИАСа прислали врача к нам на квартиру в Остию. Он приписал мне антибиотик, который как и многие лекарства в Италии, изготавливался в виде анальных свечек. Так еврейская община меня опять вылечила. Пусть через жопу, но без всякого ущерба для качества.

Через три месяца пребывания в Риме все документы были, наконец, оформлены, и ХИАС купил нам билеты на самолёт в Нью-Йорк. В нью-йоркском аэропорту нас поджидали местные хиасовцы, они на сверкающем огромном автобусе повезли нас в гостиницу, а на следующее утро привезли к самолёту, летевшему в Миннеаполис. (Многие мои первые впечатления и первый опыт жизни в Америке описаны в разделе Жизнь N1 и Жизнь N2 , что в книге Максимализмы 16 ).

В Миннеаполисе нас ждала оплаченная Еврейской общиной отдельная трёхкомнатная меблированная квартира, ежемесячное пособие, которого вполне хватало на еду и мелкие расходы.

В первый вечер кто-то постучал к нам в дверь – на пороге стояла симпатичная молодая пара американцев лет тридцати. Они представились нашими волонтёрами. Так назывались члены общины, которые вызывались помогать приехавшим евреям из Советского Союза в освоении американского образа жизни. Их звали Кэрол и Джерри Л. Они расспрашивали о жизни в Ленинграде. Мой рассказ часто прерывал кашель, от которого я не мог избавиться после гриппа. Узнав об этом, Кэрол посоветовала пить 7up со льдом.

Меня это поразило, так как в СССР кашель лечили только тёплым, и холодное было резко противопоказано. На следующий день я последовал их совету, и действительно, кашель через пару дней прошёл.

Мы часто встречались с Джерри и Кэрол, и они показали нам многое и научили ещё большему. Так, Джерри однажды взял при мне как брать наличные из Cash Machine по банковской карте, я такое увидел впервые в жизни, и для меня это чудо представилось воплотившейся научно-технической фантастикой.

На следующий день после прилёта в Миннеаполис к нам пришёл представитель Еврейской общины и рассказал о наших планах на будущее. Мы должны будем приезжать к нему в офис в даунтауне на автобусе раз в неделю и отчитываться о нашем житье-бытье, а главное, о том, как идут поиски работы. Он нам будет советовать, как искать работу, и к нему надо было обращаться по всем вопросам и проблемам.

Мы чувствовали себя на вершине счастья – всё для нас сделано, приготовлено, о нас заботятся, как о родных детях. Теперь надо не подкачать и быстро найти работу.

Тем временем эмигранты, жившие в том же доме уже несколько месяцев, решили нас тоже курировать и учить как надо жить в Америке. Один “старожил”, лет сорока, настойчиво поучал, что не надо спешить с поиском работы, а надо как следует отдохнуть пока община платит деньги. А платить она будет до года.

Мне такое иждивенчество не понравилось, о чём я ему прямо и сказал. С тех пор он больше в гости не заходил и меня избегал.

Другой эмигрант взялся учить меня водить машину, чтобы я сдал на американские права, за что я был ему весьма благодарен. Мой папа научил меня водить машину, посадив впервые за руль старого Москвича, когда мне было семь лет, а с 18 лет я вовсю разъезжал на папиных Жигулях по доверенности, которую он сам, без моей просьбы, подарил на моё совершеннолетие.

В Штатах большинство машин имели автоматическую трансмиссию, что облегчало вождение, но также я впервые столкнулся с необходимостью параллельной парковки, которой надо было обучиться. Этот эмигрант взялся меня просвещать неспроста – в процессе обучения да и вне его, он не умолкая оповещал меня, какой он опытный в американской жизни и какой он богатый, несмотря на поржавевшую машину, в которой он ездил. Но особенно он напирал на то, каким богатым он был в СССР.