Лана Вейден - Я тебе объявляю войну

– Что? Ты о чем? – конечно, я поняла, о чем она (кошмар-кошмар!) и, кажется, жутко смутилась. Вот как быть с такой несносной сестрой?

– Так, – сказала Алевтина. – Понятно.

Повернулась и ушла в свою комнату. Что ей понятно? Уже второй человек в этот день говорил со мной загадками.

Вскоре вернулись родители, потом приехал Сергей, и мы устроили праздничный ужин.

Но в голове моей и во время этого ужина, и после него – до самой глубокой ночи – непрерывно звучало «еще-как-поговорим-еще-как-поговорим-еще-как-поговорим».

Черт возьми, кажется, я и так уже затянула это дело. Настал момент всерьез приниматься за Морозова.

Встав на рассвете, я прокралась на кухню и сделала себе завтрак, только кусок в горло не лез.

Голова теперь и в самом деле раскалывалась, я чувствовала себя совсем разбитой, но больше было медлить нельзя. Существовал лишь один способ прижать Морозова к стенке: я должна разобраться в его работах лучше, чем он сам. И тогда смогу вывести обманщика на чистую воду.

Я включила компьютер и несколько часов искала все доступные труды этого товарища. А их, надо заметить, оказалось немало. Ранние работы были посвящены изучению сонетов Шекспира – надо же, какое удивительное совпадение! Ведь Краславская занималась тем же самым. Но спустя время нашего исследователя зациклило на другом, а именно – на пьесе «Как вам это понравится».

«Семиолингвистические аспекты переводов пьесы У. Шекспира «Как вам это понравится», «Особенности перевода диминутивов 10 10 Диминутив – уменьшительная форма слова. на материале пьесы У. Шекспира «Как вам это понравится» и т.д. и т.п.

Как вам это понравится, как вам это понравится…

Боже, да никак нам это не понравится! Невероятная тоска! Наверное, они с Краславской специально такие темы выбирали – чтоб любой сомневающийся в компетенции Морозова умер от скуки, не успев прочесть и трех страниц этих опусов.

Вот мои работы – совсем другое дело! В них – настоящая страсть, а такое читать всегда интересно.

Безусловно, Сергей Королев был моей единственной любовью. Но моей одержимостью стал английский драматург Кристофер Марло. Внешне он был похож на Королева (или Королев был похож на него?), но при этом Марло обладал несомненными преимуществами.

Во-первых, он жил четыреста лет назад (а значит, никак не мог причинить мне боль). Во-вторых, он был автором шекспировского наследия.

Упс! Кажется, я все-таки проговорилась. О горе мне, горе!

Да, в самом начале я упоминала, что занималась Шекспиром. Но это было не совсем так. По правде, я лишь делала вид , что занималась Шекспиром. А в действительности готовила базу для разрешения проклятого шекспировского вопроса. После долгих лет напряженной работы я была полностью уверена, что раскрыла эту тайну.

Со стороны моя научная деятельность выглядела вполне прилично – я просто анализировала шекспировские пьесы и сонеты. Но на самом деле, лишь те из них, на основании которых можно было доказать, что Марло и есть настоящий «Шекспир». Только чтобы понять, чем я в действительности занимаюсь, надо было знать такие подробности биографии Марло, которые простому смертному недоступны (а стратфордианцам 11 11 Стратфордианцы – сторонники точки зрения, что автор шекспировских пьес – Уильям Шекспир, актер, родившийся в Стратфорде. Почти все члены академического научного сообщества являются стратфордианцами. , которые дальше своего носа не видят, и подавно), а потому меня никто не трогал.

Когда-нибудь я собиралась объединить все свои работы в единое целое и отправить их в Королевскую Школу Кентербери. Ибо фонд Келвина Хоффмана обещал миллион долларов ученому, предоставившему доказательства того, что Кристофер Марло – автор шекспировского канона.

Не то чтобы я мечтала именно о миллионе. Меня дико увлекал сам процесс: поиск истины стал захватывающим интеллектуальным квестом, завладевшим умом на долгие годы. И никто не догадывался об этой «темной» стороне моей филологической сущности.

«А в чем, собственно, проблема, зачем такое скрывать?» – спросит обычный человек.

О, вы просто не знаете академическую среду и стратвордианцев! Это страшные, страшные люди!

Даже простой намек на то, что пьесы Шекспира писал не Шекспир – смертный грех. Говорить об этом – все равно, что проповедовать альбигойскую ересь перед папой римским – будешь предан анафеме и казнен незамедлительно.

Так что моя одержимость была опасной, но зато и очень интересной. А вот теперь – какой скукотенью приходится заниматься из-за Морозова! Разбирать диминутивы, фу! Ну да ладно, перетерплю.

Все выходные я провела без отдыха, разбирая эту дребедень. Сказать, что сильно продвинулась в задуманном деле, было бы враньем, но хотя б начало было положено.

В понедельник я с замирающим сердцем пришла на работу в ожидании загадочного разговора. Только Морозов не обращал на меня внимания, и я уже вздохнула с облегчением – может, просто что-то не так поняла?

В обед меня послали к ректору, а это – в другом здании, довольно далеко. Я вернулась на кафедру поздно, но в благодушном настроении, поскольку знала: пары у Дениса Сергеевича давно закончились и он ушел домой.

Ага, не тут-то было! Мало того, что этот тип оказался на месте, так кроме него на кафедре больше никого не оказалось! Я сделала вид, что очень занята и стала перебирать бумаги, но он вдруг сказал:

– Виктория, подойди, пожалуйста, сюда.

Я подошла к его столу и замерла от ужаса: перед Морозовым были разложены мои научные работы. И все они были почерканы ручкой!

А Денис Сергеевич невозмутимо кивнул на стул и сказал:

– Присаживайся. У меня для тебя плохие новости.

– Скажи, – спросил Морозов после того, как я присела, – давно ты состоишь в этой марловианской секте? Хотя вопрос риторический, – он кивнул на мои работы, – вижу, что давно.

– Вы сейчас о чем?

– Виктория, я похож на дурака?

Ну вообще-то – да, Денис Сергеевич, похож. Вслух я, конечно, этого не сказала – вообще ничего не ответила, просто опустила голову и смотрела в пол, ожидая, что будет дальше. И он продолжил.

– Ладно. Я предполагал такое. Тогда начнем.

И Морозов развернул полную картину «преступления», объясняя, каким образом мои работы посягают на наследие Великого Барда. Чем больше он приводил доказательств, тем сильнее тряслись поджилки. Но я решила отпираться до последнего.

– Уверяю, вы ошибаетесь, – безразлично сообщила я, когда он закончил. – Это какое-то странное совпадение или глупое недоразумение. Я почти ничего не поняла из того, что вы сейчас говорили. Как мои работы могут быть связаны с этим… как его… Марло? Я вообще ничего о нем не знаю.