Надежда Коваль - Концерт. Музыкальные истории

А вообще-то крыловские зверюшки навели меня на мысль порассуждать не о самом жанре, а о том, как музыкант становится участником камерного ансамбля. Как в случае любого «свежеиспеченного» специалиста, перед человеком, окончившим Консерваторию, неизбежно встает вопрос «Куда податься?» Выбор чаще всего ограничивается тремя путями-дорогами: стать солистом, пойти в камерную группу или оркестр. Будущая карьера складывается из того, насколько велики твои личные амбиции, из того улыбается ли тебе удача и того, на каком инструменте ты играешь. Если твой инструмент фортепьяно, скрипка, виолончель, флейта, гобой, фагот или труба – то ты вполне можешь побороться за место солиста, но если ты выучился играть на тубе, то даже с супер амбициями будешь вынужден пойти в оркестр. Тем не менее, не следует думать, что те, кто не становятся солистами, являются полными неудачниками. Это совершенно не так. Есть большое число музыкантов, у которых желание играть в ансамбле превалирует над желанием лидировать. Существует целый ряд выдающихся камерных ансамблей, таких как Beaux Arts Trio, Квартет им. Бородина, Hagen Quartet, Emerson String Quartet, Amadeus Quartet, Juilliard String Quartet, которые играют вместе в течение нескольких десятков лет. Мне хочется обратить внимание на то, что практически никогда музыкальная группа, составленная из солистов, не может превзойти камерных музыкантов в мастерстве играть вместе. У солистов сформировано неискоренимое желание быть первым, которое препятствует достижению ансамблевого единства и равенства голосов. Вот почему, например, известная запись «Времен года» Вивальди знаменитыми скрипачами-солистами Исааком Стерном, Пинхасом Цукерманом, Шломо Минцем и Ицхаком Перлманом уступает ансамблю I Musici. То же самое можно сказать про Трио №1 Мендельсона с участием Эмануэля Акса, Исаака Стерна и Йо Йо Ма, игру которых, на мой взгляд, превосходит Beaux Arts Trio.

Я прижимаю мою щеку к твоей так крепко, словно назавтра мы расстанемся навсегда. Между моей и твоей грудью нет ни миллиметра пространства, поэтому я слышу, как удары твоего возбужденного сердца звучат в унисон с моим. Ты держишь мои пальцы в своей руке, и поток обжигающей энергии пронизывает меня от кончиков до самых ступней. Твоя правая рука лежит на моем бедре, и я чувствую тепло, проникающее через плотный шелк узкой юбки с разрезом. Следую за малейшим движениям твоего тела, безропотно подчиняясь твоей власти, и даже не волнуюсь, что резким движением ноги ты порвешь мои новые черные чулки в сеточку. Я учусь танцевать танго, чтобы никто и никогда не смог бы упрекнуть меня в том, что живя в Аргентине, не научилась самому эротичному, чувственному и страстному из танцев.

Впервые об этом танце заговорили в 1880 году. Он не имел тогда определенного имени, и его называли то хабанерой, то креольским кандомбе, то черным танго, то милонгой. Само же слово «танго», появившееся с прибытием первых рабов из Африки, применялось в Латинской Америке ко всему, что было связано с неграми. Существует множество мнений по поводу этимологического происхождения слова. Вот некоторые из них: место, где доят коров, где танцуют негры, танец простолюдинов. Слово «танго» созвучно также африканскому термину, обозначающему замкнутое пространство, круг, место, где распродавали рабов, ударный инструмент – tambor (тамбор, барабан).

Согласно переписи населения 1778 года, в Буэнос-Айресе проживало 7000 негров-рабов и 16000 белых. По мере того, как негры адаптировались в рамках дозволенного рабам, они собирались в местах, называемых тамбо или танго. В дошедших до нас свидетельствах отмечается, что эти собрания частенько заканчивались скандалами и драками. В нарушение закона о прекращении рабства, вышедшего в 1810 году, негры были отправлены в провинцию Энтре-Риос, где их продали в рабство в Бразилию. Таким образом, в отличие от других стран Латинской Америки, в Аргентине практически не осталось черного населения. Те немногие, которым удалось избежать такой участи, поселились в порту Буэнос-Айреса и в поисках средств к существованию начали заниматься сексуальным бизнесом, направленным на удовлетворение огромного потока иммигрантов, прибывающих из Европы. Такие места получили название «quilombo» (киломбо), а женщины, работающие там, – «prosti». Там часто устраивались танцы и пелись песни недвусмысленного характера. Со временем по соседству с «quilombo» появились клубы, которые называли Академиями танца, где одиночные танцы, исполняемые неграми, постепенно вытеснились парными, включающими в себя элементы вальса, фокстрота и пасадобля. Опубликованный в 1855 году закон, регламентирующий поведение в этих заведениях, запрещал распитие спиртных напитков, присутствие детей, а также исполнение танцев с целью сексуальной провокации.

Эти Академии постепенно стали популярными у среднего класса, и туда начали приходить не только потанцевать, но и помузицировать. К используемым неграми ударным инструментам добавились гитары, флейты, скрипки, кларнеты. Позже к ним присоединился бандонеон, который за свой приятный бархатистый звук стал ключевым инструментом танго-оркестра. Таким образом, танго, рожденное среди чернокожего населения портовой зоны Буэнос-Айреса, обогатилось европейскими элементами. Его ностальгическую направленность связывают с сентиментальностью итальянцев, появление скрипок – с евреями, прибывшими из Польши и России, мелодичность – с влиянием выходцев из Австрии, а характерное рубато – с цыганскими напевами.

Ноябрьским вечером 1720-го года, в таверне «Drei Elritzen», что в центре Гамбурга, за высоким дубовым столом сидели Гендель с Телеманом и ждали Баха. Положив ногу на ногу и откинувшись на спинки стульев, они переговаривались между собой, в то время как проворный слуга расставлял перед ними блюда с индейкой под красным соусом, тушеной капустой и отварной фасолью, приправленной сочным луком, душистой петрушкой и уксусом. Однако надо признать, что их оживленная беседа никак не сочеталась с нудным затянувшимся дождем, по причине которого старый город за узкими мозаичными окнами казался осунувшимся и постаревшим. На обветшалых стенах домов еще резче обозначились паукообразные морщины, а купола соборов потеряли свой блеск и гладкость, покрывшись пятнами зеленоватой плесени.

– Я понимаю, дорогой Георг Филипп, что тебе не терпится поделиться со мною рассказами о своих веселых похождениях, но все-таки постарайся сегодня как можно меньше говорить о женщинах, – вежливо попросил Гендель Телемана. – Дело в том, что несколько месяцев тому назад почтенный Бах остался вдовцом.