Ян Утесов - Времена осени

– Мы жили с ним, знаешь, так. Он очень много работал, и я его редко на самом деле видела, даже на выходных. Наверное, в этом и был секрет нашего семейного счастья, – она усмехнулась, сделала еще глоток и продолжила. – Он был на работе или не знаю где, а я сидела дома или шаталась по городу, делала покупки, какие хочу. Он часто пропадал с друзьями, у него было два-три хороших друга с работы. Покупать одежду мне скоро надоело. Я заказала виниловый проигрыватель, и стала покупать пластинки моих любимых групп. Но это, знаешь, тоже надоело. Я тебе потом еще расскажу про эти времена моего брака, но потом. И недавно, в общем, месяц назад, мы пошли с мужем в ресторан. Очень дорогой ресторан, очень пафосный. У нас приняли заказ, я выбрала семгу под клюквенным соусом. Все очень хорошо шло, он был такой веселый – он, кстати, редко был веселым после того, как мы поженились. Наверное, он понимал, что я не люблю его. И у него было слишком много работы, чтобы успевать жить . Он весь был в работе. Мне так казалось. Люди вообще слишком серьезно относятся к работе, тебе не кажется? Подумаешь, ты ходишь куда-то пять дней из семи с девяти до шести и получаешь за это деньги. Разве это повод переставать жить ? Чувствовать, творить, узнавать новое?… И вот, мы сидим в ресторане, почти одни, – Инь стала говорить тише. – Пьем сухое белое вино. И он пошел в туалет, я жду его. Но он не возвращается. Пять минут, десять. Я начала беспокоиться. Встала и пошла в туалет. Там у них были мужские и женские без разделения, в одном помещении. В очень большом помещении, я думаю, они сделали отдельную наценку в меню за то, что у них большое помещение туалета. В общем, я захожу, поворачиваю там за угол, а он там лежит на полу и не двигается. И никого вокруг. И что меня поразило, никто не обратил внимание. Ну не могло быть так, что никто не увидел его за эти десять минут. Мне кажется, эти люди в таких ресторанах, им просто столько платят за то, чтобы они не задавали лишних вопросов, не совали нос в чужие дела и были неестественно вежливыми. Это бред. Я запаниковала, конечно, вызвала менеджера, мой муж почти не дышал. За ним приехала скорая, и его повезли в больницу. Мне сказали, что это сердце, и они попытаются что-то сделать, но надежды почти нет. И через два часа его не стало.

Я перестал записывать и перевел на нее серьезный взгляд. Она смотрела перед собой на стол грустными не моргающими глазами, но не плакала. Люди вокруг вообще не обращали на нас никакого внимания, приходили, сидели, говорили, уходили. А в этом странном огражденном с двух сторон пространстве посреди кофейни время, казалось, остановилось, и пошло раскручиваться спиралями назад.

Либо она гениальная актриса, либо совершенно сумасшедшая. «… либо она говорит правду», – застряло в моих мыслях, но даже про себя я не решился признаться в последнем. До этого момента я был уверен, что все, что говорила и делала эта девушка напротив меня – нездоровый бред, прихоть странного настроения и, конечно, история ее жизни – выдумка. У меня было тоже сегодня необычное настроение, и я был готов это слушать и даже записывать – почему бы и нет? Моя жизнь последние годы была похоже на быстро несущийся черно-белый фильм, дни которого можно было объединять в большие пачки и без страха кидать в мусор. Необычное приключение в кафе другого города с незнакомой девушкой было очень кстати. Но после ее рассказа о смерти мужа мне стало не по себе. Это переходило грань шутки. У меня не вязалось, как человек, пусть и не вполне здоровый, будет в подробностях придумывать и рассказывать историю смерти своего супруга.

– Ты, наверное, не веришь, да? – печально спросила Инь.

– Да нет, почему, – собрался с мыслями я. – Я очень соболезную, мне жаль. Вы – то есть, ты – ты специально не называешь в своей истории имен? Биографии пишутся по-разному, но, если в книге нет имен героев, она теряет достоверность.

– Я могу назвать имена, мне все равно, – равнодушно отозвалась Инь. – Моего мужа звали Боря, Борис Невзоров. Его сестру – Лейла. Мать и отца – Евгения и Алексей. Его друзей с работы – Иван Маркин, Владимир Тортоев, Алексей Давтян…

Тут меня уже второй раз снова будто стукнуло током, но на этот раз сильнее.

– Алексей Давтян? – переспросил я.

– Да, я видела его несколько раз. Очень веселый и умный армянин такой, – безучастно поведала Инь, будто это было наиболее скучное место ее биографии. Я перестал писать и перевел на нее круглые глаза.

Какого… черта… происходит?

– У него была родинка на правой щеке, и он картавит? – быстро спросил я.

Инь задумалась ненадолго и, приподнимая брови, утвердительно закивала головой.

– Правда? – вырвалось у меня.

– Да, так и есть. У него вообще много родинок на лице, очень большая на шее.

Кажется, мы говорили об одном человеке, том самом, который еще недавно поздравлял меня с днем рождения. Как советовали в учебниках по осознанным сновидениям, чтобы убедиться, что это не сон, я ущипнул сначала свою руку, потом предмет передо мной – это был стол. Ничто не исчезло, все казалось происходящим здесь и сейчас. Но в принципе это могло быть совпадение.

Факт того, что в ее истории появился человек, которого мы, кажется, оба знали, не произвел на Инь такого же сильного впечатления. Она только слегка повела бровями, отпила еще кофе и кивнула.

– Вот видишь, ты тоже его знаешь, Ян, – только и сказала она. – Так вот, где мы остановились?… А, да, смерть моего мужа. Медики сказали, что там были замешаны наркотики. Я никогда бы не подумала, но они по своим анализам установили, что он употреблял кокаин. Я никогда не видела. Но, как я уже говорила, я вообще мало его видела. Теперь понимаю, что у него была своя параллельная жизнь, о которой я даже не догадывалась. Он не чувствовал себя со мной счастливым, и искал счастье где-то еще. Я узнала потом еще некоторые вещи, но я не буду рассказывать. Сейчас точно. Это в данный момент ни к чему, – Инь поджала губы и обвела их языком. – В момент, когда я побежала за ним к туалету в ресторане – мне действительно стало за него страшно, я никогда такого не испытывала к нему. И весь этот вечер с больницей и его смертью меня очень трясло, я была вне себя, я сходила с ума. Но потом, знаешь, меня как отпустило, причем очень конкретно. Я как выдохнула, и, хотя понимаю, что это морально ужасно, но ко мне пришло большое облегчение после того, как он умер. Было много возни с документами, с оформлением бумажек, но в итоге я получила приличную сумму денег. В деньгах я нуждалась, но это было не самым важным… Его родственники всегда меня не любили. Они как бы платили мне той же монетой. Знаешь, это такая история… я не очень много их видела вообще, до свадьбы я была на трех-четырех обедах с его семьей, они всегда мне улыбались и были такие добрые, и мне показалось, очень благородные и воспитанные люди. И на нашей свадьбе они очень радовались за нас, обнимали, дарили подарки, кричали «горько!», знаешь. Потом, когда муж умер, я разбирала его вещи и наткнулась на дневники. Я не буду сейчас все рассказывать, но что касается его родителей – они закатывали скандалы ему, они делали все, чтобы он не женился на мне. Они видели меня насквозь и знали, что он не будет счастлив со мной. Он, как я прочитала в дневниках, спорил с ними, защищал меня, пытался их переубедить. Это была его невидимая война, о которой он мне ничего не рассказывал, о которой я ничего не знала. Я стала его очень уважать за это, хоть и посмертно. Так вот, родители после смерти Бори про себя решили, что это все из-за меня. Они винили во всем меня, и когда мы два раза встречались после его смерти они уже не скрывали своей ненависти ко мне. Они хотели оставить меня без гроша после всего этого, но у Бори было завещание уже готово, где он все прописал, и мне полагалась большая сумма. Я не знаю, зачем он сделал это завещание, как это пришло ему в голову – я не хочу верить, что случай в ресторане был самоубийством, я была с ним за десять минут до этого, он был в прекрасном расположении духа. Но Боря был такой правильный во всяких формальностях, знаешь, он закончил школу с медалью, институт с красным дипломом, я не знаю, зачем я это говорю… Но, в общем, у него было готово завещание, и оно было профессионально сделано, заверено – он же все-таки был консультантом-юристом. Он сделал его так, что его родители не смогли оставить меня без причитавшегося мне согласно этому документу. Но на встречах с ними мне было невыносимо больно. Никто еще так не оскорблял меня…