Кирилл Ржевский - Моя юдоль. Мой удел смерть, ибо жизнь – это лишь начало и конец, с невыносимой для меня серединой…

Тем не менее в уже нарушенной, но всё же тишине, они сидели и молча смотрели на полки с книгами, в окно, на цветы в старом горшке. На что угодно устремлялся их взгляд, но только не друг на друга. Эта хитрая и заранее проигранная игра почему-то продолжалась, события и обстоятельства в которые так жестоко толкнула их жизнь, вынуждали одевать эти тёмные очки, которые, как им обоим казалось, спасут их друг от друга. Словно невидимая стена, разделяющая два мира, два сада. Каждый сидит в своём саркофаге и не подпускает чужаков даже к порогу внутреннего дома; а уж пригласить кого-то внутрь, это полнейшее безумие.

Её глаза едва открывались, комнату окутывал полумрак, чудесные ароматы любимых духов витали в воздухе, щекоча тайные желания женщины, одно из которых, вернуться назад, отмотать часы. Сейчас ничто не помешает предаться тоске по былым временам. Но Эллен Марговец знала что время течёт словно горная река, и остановить его невозможно. И вот она почти переплыв всю эту горную реку, лежит на огромной кровати и не знает что делать дальше. Плыть или тонуть? Вот он, извечный вопрос жизни. Когда нужно остановиться? Когда нужно перестать грести руками по воде, лишь бы проплыть ещё метр, лишь бы прожить ещё день?

Мрачная обстановка угнетала её, а разговоры доносящиеся снизу раздражали. Наверное опять Джон треплется о литературе с новой гувернанткой. Мысль пронеслась, словно автобус, идущий по понедельникам в восемь тридцать утра. Однако место его конечной остановки неизвестно. И вот он, костёр горящий в ночном тумане; комната непонятна и на первый взгляд проста, как жизнь.

От раздумий её отвлёк будильник, который мерзким голосом заревел:

– Пора вставать!

В полном отчаянии Эллен сказала себе, что она узница. Но комната не поверила ей, предметы никогда ничему не верят, они просто есть и всё. И не важно насколько глубоко ты к ним привязан, им на тебя плевать, лишь изредка они могут подарить своему хозяину удовольствие. С них нужно стирать пыль, а она опять садится назад, на своё законное место. Ох уж эти вещи, никогда к ним нельзя привязываться, вечно только и делают, что просят переставить их куда-нибудь, то куда им захочется, то куда захочется тебе. А не переставишь, жди беды; мозг сам прикажет сделать это, да ещё в такой извращённой манере, аж волосы дыбом встанут.

Эллен воспряла духом. С болью и потом, она наконец поднялась с кровати. Прекрытый старой, бежевой занавеской тусклый свет, исходящий из окна, успокаивал и наводил тоску. Я узница, я узница, я узница, продолжал бормотать внутренний голос и медленно но верно, терпение уходило прочь, она снова начинала верить ему. Когда-нибудь она сорвётся и исчезнет, спонтанно, без следа. Но не сейчас, пока ещё не пришло её время.

И вот, стоя посреди полумрака, в котором невидимое существо глядело на неё, в нём она видела саму себя. Моё отражение чужое, это не я. Она уже и не помнила, когда в последний раз смотрелась в зеркало. А может и помнила, но не осознавала этого. Ведь кому будет приятно взглянуть на себя в одиночестве и увидеть печальную и простую правду. Зеркало покажет все шрамы, они будут видны как бы она не старалась скрыть их, себя ей обмануть не удастся.

От этой суровости которая царапала душу, словно дикая кошка, её спасли друзья. С неё маленькими струями бежала кровь; так медленно текла воображаемая, алая струя по её душе. Это зрелище наводило ужас. Что ещё остаётся делать одинокой и уничтоженной женщине?

Она решила как и прежде посыпать всё солью и продолжить страдать. Но свои страдания она непременно разделит с мужем, детьми, подругами, знакомыми, даже с собакой. Бак, так кажется его звали, она помнила этого пса. Отец подарил ей его на день рождения. Такой маленький, крохотный, пушистый комочек. Его застрелили, да застрелили, определённо его убила пуля, крошечная пуля; глупо и печально. Один маленький, ничтожный кусок металла способен убить всё, абсолютно всё.

Но стоп! Почему она вспомнила о Баке? Ведь его уже нет на свете лет пятьдесят, если не больше. Да и к тому же, это всего лишь собака, а Эллен не любила прочных, дружных связей, считая их ненадёжными. Они словно нитки рвутся, стоит только дёрнуть, вот любовь другое дело. Но от этих мыслей она почувствовала себя виноватой, выходит она всё таки любила его. Иначе камень вины не прелетел бы в неё. Но кто его бросил, неужели она сама? Её внутреннее, второе я, возразило этим высказываниям и таким образом решило показать своё недовольство. Жестого, но справедливо. Да с этим она согласна, она была не права.

Мысли обстреливали голову, словно из автомата, не успевала подойти первая пуля, как за ней следовала вторая. От такого напряжения, голова скоро лопнет, как переспевший помидор. Мой помидор уже давно переспел, ничто не спасёт его от гибели. Что там внутри, горькая мякоть? Найти спасение в определённые моменты невозможно, единственный способ пригласить к себе в гости друзей.

Эллен хромающей, слегка пьяной походкой, подошла к огромному шкафу, буро-малинового цвета. Шкаф стоял у двери, ещё два шага, один и вот она наконец у цели. Таблетка Барбитала упала ей на руку, а затем попала в рот и была проглочена. Прошла минута, две… Легче ей не становилось, её терзали и били мысли одна за другой. Чем ещё их атаковать? Ах да, мой любимый Ксанакс должен мне помочь. Уж он то справится со всеми этими проблемами, такими страшными и в тоже время не важными, туманными.

Но где его искать среди десятков других интересных для неё препаратов? Горы малышей лежат в стеклянных бутылочках и все как один просятся к ней в рот, жаждущие быть проглоченными. Поиски этого чего-то, о чём она уже забыла, заняли около минуты. И вот она, долгожданная таблетка, которая должна была ей помочь. Но что это за таблетка? Явно не Ксанакс. Да и важно ли это?

Важно что она примет сейчас, или нет? И вот опять ответ уходит, даже не попрощавшись. А напряжение становилось всё сильнее и сильнее; цепи ужаса сковывали её, а ядовитый страх впрыснул свой яд и парализовал. Ну сколько это будет продолжаться, сколько, сколько, сколько? Это доносилось откуда-то издалека, но звучало так отчётливо, будто было совсем рядом, внутри. Ну пощадите же меня, говорила она своим демонам. Бесполезна эта мольба, демоны беспощадны, на то они и демоны.

Да, так их называл её отец, недуги это демоны, преследующие человека всю жизнь, они растут и плодятся день за днём. Болезни, страхи, боль, разочарования… Всё это демоны, они приходят к нам лет в десять, может больше. Так видел жизнь её отец, он был пастором в церкви, в городе который был домом её детства. Ничего он не хотел признавать, видел только демонов, а не лучше ли было принять за данность факт, что существует дух, всеобъемлющий дух и физическое тело. Проблемы у этих двух братьев хоть и связанны между собой узами родства от рождения, но всё же они совершенно разные. Но нет, демоны, демоны, демоны, это всё демоны и ничего кроме них. Непробиваемый был сухарь.