Константин Кулиев - ИЛИ́Я

– Ладно, валим, пока не спалили, – заявил Гл герой.

Оба встали с места и направились к выходу. Пройдя несколько метров, Гл герой остановился. Ему показалось, или шаги товарища, только что преследовавшие его, стихли? Он обернулся и увидел, что его друг и впрямь перестал следовать за ним к выходу, а вместо этого зачем-то медленно подошел к обрыву крыши.

– Рус! Пойдем, че завис? – настороженно произнес Гл герой, плавно надвигаясь в сторону стоявшего к нему спиной и глядевшего с крыши вниз товарища.

– Куда идти? Зачем возвращаться назад? – голос друга звучал отрешенно: словно пустой, лишенный содержимого медный сосуд. – Нужно двигаться вперед, не так ли?

– Что ты там бормочешь? – недоуменно переспросил Гл герой.

– Знаешь, почему человеку так трудно себя убить? Потому что он слишком слаб, чтобы идти дальше. А ведь, только покончив с собой, возможен переход души на новый уровень.

Последние слова прозвучали, и Гл герой почувствовал внезапный прилив ужаса, будто бы душу его ошпарили кипятком. Ему стало дурно, но виду он не подал. Сердце беспорядочно клокотало. В эту минуту он не узнавал своего товарища и, казалось, очутился в какой-то западне. Все стало как в тумане. Мысли смешались. Он уже подошел к другу, и осталось только протянуть руку и отвести того подальше от обрыва крыши. Сознание Гл героя перешло в автономный режим. Так происходит, когда человек испытывает резкий всплеск адреналина. Он перестает мыслить рационально и руководствуется лишь рефлекторным анализом, т. е. поступает инстинктивно.

– Так, стой! Подожди! Дай руку… – это все, что в приступе паники сумел выдавить из себя Гл герой. Но он по-прежнему не выдавал своего страха. Голос его прозвучал сдержанно и властно.

Друг повернулся к нему лицом. Гл герой чуть было не отпрянул, но сдержался. Лицо товарища выражало безумие: от кривой улыбки веяло чем-то зловещим, низкий лоб искрился потом, а потухшие глаза казались совершенно чужими.

Гл герой протянул ему свою руку – тот взялся за нее. Юноша почувствовал, что холодные пальцы товарища сдавливают его запястье. И тут он, совершив последнее над собой усилие, выпалил:

– Твою ж мать, не пугай меня так! Перекурил, что ли?! – только лишь Гл герой договорил эти слова, как второй резким движением сделал шаг в сторону пропасти и, оттолкнувшись от края крыши, мертвой хваткой потянул его за собой вниз.

Оба скрылись за обрывом… Раздался глухой металлический звук и звон стекла. Гл герой упал на спину: прямо на соседский внедорожник, припаркованный под карнизом. А вот другу его повезло меньше: тот насмерть расшибся об асфальт, и кровь его прыткой струей брызнула на новенькую автомобильную покрышку.

– Почему люди творят зло? – раздался мужской голос из темной гущи первых рядов.

Гл герой расслышал вопрос, но не сразу среагировал на него. Он стоял перед зрителями на краю сцены, погруженный в свои извечные, таинственные думы. Лишь некоторое время спустя, когда уже задавший вопрос зритель смирился с тем, что ответ на него он, вероятно, не услышит, мужчина, не поднимая своего утомленного взора, произнес:

– Хороший вопрос… – и, выдержав еще одну небольшую паузу, прибавил, – боятся.

На сей раз подхватил женский ласковый голосок примерно с того же ряда:

– Чего? – нежные нотки его взыграли и тут же растворились в общем безмолвии, словно их и не бывало.

Гл герой в этот момент будто бы сам спрашивал у себя ответ на этот вопрос и, словно убеждаясь в его истинности, не спеша делился своим внутренним откровением с аудиторией:

– Лишиться того, к чему привязаны… лишиться страсти… Да, именно… – здесь он медленно вознес свои веки и твердо взглянул в полный зал – …страсть позволяет мертвецам ощущать себя живыми… И дабы ее не лишиться… – они готовы на все!

Машина скорой помощи влетела в узкий пролет и, обогнув здание приемного покоя, стремительно причалила к служебному входу больницы, где ее уже поджидали двое крупных мужчин-санитаров. Задняя дверь фургона распахнулась, и из нее выкатили темноволосого юношу без сознания.

– Этого в реанимационную, срочно! – заявила требовательным тоном медсестра, выбежавшая из автомобиля вслед за пострадавшим.

Санитары тут же приняли своего подопечного и направили каталку сквозь дверной проем, устремляясь по холодному коридору до самого его конца. На средине пути их встретил седовласый мужчина с застрявшими на кончике носа очками:

– Что тут? – хриплым сонливым басом пробурчал он.

– Упал с крыши пятиэтажного дома. Предположительно, разрыв аорты, – резво ответила женщина-медсестра, совсем недавно имевшая начальствующий вид, а теперь передавшая эстафету грозному старику в засаленном врачебном халате.

– Павел, скажи сестрам, пусть готовят операционную, – мужчина обратился к одному из санитаров, – я сейчас подойду.

Каталка вновь двинулась с места и стала набирать скорость. Юный Гл герой, лежавший на ней, до сих пор не издав ни звука, теперь, потихоньку придя в себя, застонал от разразившей его боли.

– Вы что, не вкололи ему обезболивающее? – слегка запыхавшись, произнес другой санитар, тот что потучнее.

– Он был без сознания! Я не думала, что он очнется до начала реанимации, – злобно оправдываясь, ответила медсестра.

Внешне юноша выглядел весьма удручающе: его боль можно было запросто ощутить, всего лишь взглянув на него со стороны: перекошенное страдальческой гримасой молодое лицо выражало нестерпимые муки; слюни непроизвольно стекали из расслабленного рта; уши облепила запекшаяся кровь; красные белки отекших глаз, слабо видневшиеся сквозь тяжелые полуоткрытые веки, были немой мольбой об избавлении.

Состояние его в этот момент являлось критическим – нельзя было терять ни минуты времени. Но разве это было объяснить людям, жившим своей никчемной жизнью и, спустя множество смертей, которые они пытались предотвратить на своем поприще, переставшим ценить жизнь чужую. Для них процесс спасения человека стал вещью весьма обыденной и порой даже скучноватой. Когда еще только начинали заниматься тем, что им сейчас так наскучило, они были полны энтузиазма и решимости. В них был азарт и страх перед поражением, перед роковой ошибкой. Этот-то страх, которого они со временем лишились, страх навредить, и играл в их помощи людям важнейшую роль. А теперь их миссия превратилась в унылое времяпрепровождение. Кто-то из наиболее малодушных санитаров умудрялся даже делать ставки на то, выкарабкается ли тот или иной пациент, пребывающий в особо тяжелом состоянии. В общем, когда человек каждый день наблюдает то священное таинство, называемое смертью человеческой, он перестает его уважать. А вместе с почтением пропадает и любовь, и сострадание, без которых любая помощь становится жалкой, безрадостной формальностью – как для тех, так и для других.