Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье

– Дела, тетушка, дела, – улыбнулся Надеждин.

– А вы по какому предмету учительствуете, позвольте полюбопытствовать, – подал голос Рысаков.

– Военная география.

– Дожили, офицеры теперь географию преподают, – хохотнул тот.

И было что-то пренебрежительное во взгляде Рысакова.

– Географию могут преподавать многие, – спокойно ответил Надеждин, – а военную – нет. Тут другая наука, здесь изучаются театры военных действий.

– Однако, – хмыкнул Рысаков, – чего только не придумают. Эдак скоро штук десять разных географий придумают, а как по мне – военные должны сражаться.

– Мне кажется, что именно для того, чтобы военные сражались успешно, и нужно изучать многие сопричастные науки, – негромко произнесла Любовь Николаевна, которой неприятен был и сам Рысаков, и тон его голоса, и эти нервные подрагивающие пальцы.

– Петенька, – холеная женская ладонь прошлась по спине, – да неужто это невозможно?

И голос стал игривый-игривый. Рука продолжала гладить, коснулась плеча, блеснуло на пальчике колечко. Губы поцеловали сильную литую шею.

– Только представь себе, сколько денег можно заработать.

– На театре?

– На театре, милый, – прошептала Павлина, – вот ежели начнем всем сами заправлять…

– В каждом деле разбираться надо, Павушка. Такие антрепренеры знаменитые прогорают и директора, куда уж нам. Я в этом ничего не смыслю.

– А я тебе на что, Петенька? Все подскажу, все расскажу, найдем управляющего хорошего…

– Глупости это, – зевнул Петр Гордеевич.

Павлина села на край кровати и отвернулась. Темные волосы рассыпались по плечам.

– Ты меня совсем не любишь.

– Это я-то тебя не люблю? – Петр Гордеевич слегка повысил голос, перевернулся на спину и начал разглядывать потолок. – Дом этот купил и обставил, деньги даю, роли главные в театре имеешь. Теперь театр просишь выкупить. Сколько еще желаний, Павушка?

– Вот последнее, ей-богу.

– Не могу, уволь.

– Не можешь, – Павлина обернулась и цепким взглядом уставилась на любовника, – или не хочешь?

– Не могу, – спокойно ответил.

Помолчал немного, вздохнул и поднялся, чтобы начать одеваться.

– Да даже если бы и мог… кто ты, Павушка, чтобы разговаривать со мной так?

– А вот и правда, Петр Гордеевич, кто я? – Павлина подобрала ноги, обняла руками колени и стала похожа на девочку. Она была маленькая, худенькая, хрупкие плечики трогательно просвечивались через тонкую сорочку. – Я ведь девка для удовольствий, – тихо произнесла она и стала ждать уверений в обратном. Раньше такое срабатывало всегда.

В этот раз Петр Гордеевич молчал и продолжал неспешно одеваться. Павлина, не меняя позы, украдкой поглядывала на любовника.

Ей нужен был театр. Богатые покровители, бывало, покупали своим любовницам-актрисам театры, и тогда уж все-все пьесы ставились под них. Павлина знала точно – о себе надо думать в первую очередь. Петр Гордеевич – не случайная связь, она долго высматривала этого серьезного человека, потом незаметно окручивала, приманивала, а потом, наконец, получила. И вот теперь надо пользоваться. Вдруг как Чигирев завтра прогорит? Пока влюблен да податлив – пользуйся. И Павлина старалась. Соблазняла, опутывала, выманивала. Все удавалось.

Она ниже склонила голову и чуть добавила страданий – начала подрагивать.

– Не могу я сейчас глупостями заниматься, когда на кону другие дела, – наконец заговорил Петр Гордеевич, подошел, подцепил пальцем опущенный подбородок любовницы и заставил посмотреть на себя. – Много я тебе даю, Пава, не серди меня.

Она не сразу поняла, что в этот раз не просто не удалось, а чуть было не испортила все. Запоздало схватила его большую ладонь, прижалась к ней щекой.

– Люблю тебя, Петруша, больше всего хочу привязать к себе, вот и выдумываю.

Он не отнял руку, кажется, оттаивать стал. Павлина легко повела плечом, тонкая ткань спустилась, обнажив белую кожу.

И все же…

– Завтра не жди, – сказал он на прощанье и вышел.

Весь путь до дома Петр Гордеевич думал о Павлине, о том, что она словно морок – околдовала его. Маленькая, красивая, с молодым гибким телом и сладкими речами. И… почему бы нет? У других любовницы имеются, так почему бы и ему не завести, не устроить небольшой уютный домик, не навещать вечерами…

А три дня назад морок стал проходить. Там, в театре, сидел рядом с женой, смотрел на нее тайком и понимал – знает. Все знает про него и Павлину. Но держится, гордость сохраняет.

Усмехнулся невесело. Что в таких случаях остается, кроме гордости?

А потом был обед у Шелыгановой. Старуха не могла сдержаться, чтобы не дать понять – ведает про тайную жизнь Петра Гордеевича, забавляется.

«И я тоже хорош, – думал Чигирев. – Зачем повел их в театр? Другой день надо было выбрать, когда спектакль без Павлины играют».

Так унизить собственную жену. Не подумал.

Зато вечер у Шелыгановой окончательно охолодил его. Петр Гордеевич понял тогда очень ясно, почувствовал, как важна ему Любушка, и нельзя допустить повторения такого ее унижения. И надо как-то все исправлять.

«А ведь я ее люблю, до сих пор люблю, – размышлял он. – Когда мы стали отдаляться? Из-за чего? Сейчас и не вспомнить сразу. Вот если бы у нас были дети… да, дети… глядишь, и все наладилось бы. А Павлина… да что Павлина… театр захотела, ишь ты!»

Ее сегодняшняя просьба насторожила и очень не понравилась. Надо заканчивать с этой амурной историей… пока все окончательно не запуталось.

Дома в гостиной Петра Гордеевича ожидал Рысаков.

– Дамы наши уже спать пошли, – приветствовал он хозяина.

– А я вот по делам задержался. Одни заботы, Алексей Григорьевич, и днем и ночью. Совсем нет покоя.

– Знаю-знаю, сам так же. Не будете против? – Рысаков достал папиросу.

– Что вы, пожалуйста. – Петр Гордеевич сделал приглашающий жест рукой.

– Так вот, – закурив, Рысаков начал разговор, – загостились мы у вас, Петр Гордеевич, пора и честь знать. У самого в Москве дела, тоже крутиться приходится.

– Без этого никак, – согласился Чигирев.

– Ехать пора, а вопрос наш не решен. – Рысаков выпустил дым изо рта, рука с папиросой замерла.

Он хотел казаться уверенным и невозмутимым, но Петр Гордеевич знал точно, что это игра. Пока приезжие гостили в его доме, Чигирев отправил несколько писем московским знакомым с целью выяснить состояние дел Рысакова и получил ответ. В послании было написано, что месяц тому назад Алексей Григорьевич крупно проигрался, поэтому теперь нуждается в деньгах. Давать взаймы московские купцы не спешили, потому и поехал Рысаков «подлечить здоровье на свежем воздухе» по знакомым в маленькие города.

– Почему же не решен, Алексей Григорьевич? Деньги в долг дать могу, но только векселей мне не надо.