Array Сборник - Один, но рядом с кем-то… Сборник номинантов на Премию имени Сергея Довлатова. Выпуск 1

Но, между прочим, скрывать не буду —
сам гостем частым бываю я в них,
но не судите, привык к самосуду,
чтоб избавляться от мыслей дурных.

Есть те, кто любит напитки покрепче —
конечно, не кофе, чай или взвар,
частенько они собираются вместе
в местах под названьем кафе или бар.

Бывают моменты, когда я кричу:
«Остановите жизнь! Я устал! Не хочу!»
Но ангел-хранитель шепчет любя:
«Погоди! Не спеши! Пора не твоя!»

Бывают моменты, когда я шепчу:
«Верните надежду! Веру! Мечту!»
И ангел-защитник шепчет, храня:
«Не пыли! Успокойся! Всё есть у тебя!»

Бывают моменты, когда я ропщу:
«Злобы довольно! Смерть подлецу!»
Так ангел-наставник шепчет кипя:
«Остынь! Улыбнись! Посмотри на себя!»

Бывают моменты, когда я кричу:
«Остановите жизнь! Я устал! Не хочу!»
Но ангел-хранитель шепчет любя:
«Погоди! Не спеши! Пора не твоя!»

Годы шли, и вот седины
появились у виска,
нет, не старость подступила —
тридцать восемь мне пока.

Тридцать восемь… Да, немного,
но скажите, господа,
что же всех нас так пугает
цифра в градусах тогда?

Цифра в градусах, не скрою,
возмущает вот меня,
когда Light на этикетке,
а крепость меньше сорока.

Когда в тени уж тридцать восемь,
зной, давит духота,
а я как будто запекаюсь,
подобно дичи для стола.

Да, бесспорно, можно вечно
говорить, писать, друзья,
но не буду торопиться —
тридцать восемь мне пока.

Щеголяют, гарцуют франты с экранов,
с газетных страниц, с обложек журналов.
На них большинство взирают с диванов
под шипение жён, настроивших планов.

Настроивших планов на красивую жизнь,
что роскошью манит и негой пленит.
На жизнь, что не знает слов «обойдись»,
«откажись», «улыбнись», «ужмись» и «уймись».

Но слова «улыбнись», «ужмись» и «уймись»
русский мужик слышит всю жизнь
как на работе, так и в быту,
на службе, в походе или в строю.

Горбатится он за грош или два,
налоги исправно платит всегда,
нервишки его шалят иногда,
но всё поправимо, эх, не беда.

Эх, не беда и шипение жён,
жизнь не кино – другой в ней фасон,
не надо, друзья, в ней что-то менять,
пусть щеголяют с экранов… их мать.

Щеголяют, гарцуют франты с экранов,
с газетных страниц, с обложек журналов.
На них большинство взирают с диванов
под шипение жён, настроивших планов.

Душа моя, тебе унынье близко,
не чужда тебе также доброта,
скажи тогда, зачем во тьме томишься
и не стремишься к свету, в небеса?

Ну что же ты молчишь и отвергаешь
любовь, надежду, дружбу, красоту,
оковы добровольно не снимаешь,
поёшь в печали мне лишь одному?

Зачем ты потеряла радость жизни,
в отшельники подалась и в покой,
мои тревожные уносишь мысли,
даруя сердцу страдания и боль?

Зачем сложила крылья, поникла головой
и совсем забыла, как рвалась ты в бой,
пела и летала, кружилась вся в мечтах?
Что же с тобой стало – мне шепни на днях…

В беспечные часы я в неге пребываю,
витаю в облаках, смеюсь, пою, мечтаю,
усладой вторят мне, бегут и подпевают
весенние ручьи да душу окрыляют.

Щебечут птахи дивные, меня маня в лесок,
истомою окутывает лёгкий ветерок,
где древа надевают весеннюю листву,
ветоньки расправив от сна в родном краю.

Поля отраду дарят, чаруют и пленят,
за горизонт уводят, дурманят и пьянят,
а солнышко лучистое смотрит свысока,
ленивую дремоту наводит на меня.

В беспечные часы я в неге пребываю,
витаю в облаках, смеюсь, пою, мечтаю,
но, вдоволь отдохнув, я возвращаюсь вновь
в будней круговерть – сереньких деньков.

Время жизни тает быстро
и уносится бегом,
суетливо да поспешно
улетает день за днём.

Кто-то думает – вернётся,
кто-то говорит: «Потом!..» —
и не хочет оглянуться
и задуматься о том,
что сегодня уж не будет,
впрочем, так же как вчера,
и, быть может, не настанет
завтра боле никогда.

И к чему же эти строки
написал для вас, друзья?
Скоротечно наше время,
берегите вы себя.

Под трафарет жить – это бред,
я вышел вон, узнал, в чём секрет:
каждый рискует, идя под запрет,
но пожинает плоды от побед.

Риск оправдан, да не всегда,
но благороден, поверьте, друзья,
а коль на кону стоит голова,
хватка сильнее вдвойне у тебя.

К тому же азарт, бесшабашность, задор,
слабак вам ответит, что всё это вздор,
вслед уходя, посмотрит в укор,
уповая на мрамор, трафарет и гравёр.

Мрамор, конечно, не здесь и сейчас —
надеется, верит, что далёк его час,
чудак человек, и в шаблонах пейзаж:
работа, семья, типовой антураж.

Антураж типовой опутал всех нас,
порочно и крепко навязав свою власть.
Как… ты не знаешь, что в рабстве сейчас?
У денег, моды и жизни, что всласть…

Под трафарет жить – это бред,
я вышел вон, узнал, в чём секрет:
каждый рискует, идя под запрет,
но пожинает плоды от побед.

Встречал я господ при лакеях и без,
джентльменов удачи фартовых и нет,
врачей, блатарей, чинуш и солдат,
полисменов, спортсменов и был всегда рад.

Рад всегда был, как на духу
вам я откроюсь и не солгу:
по совести, честно жил и живу,
достойно влача лямку свою.

Да уж поверьте, совсем не легка —
лямка в терниях вдвойне тяжела,
но должен знать каждый наверняка,
что идущий дорогу осилит всегда.

Дорогу осилит и будет рад,
что встречал на пути господ и солдат,
чинуш, блатарей, спортсменов, врачей,
полисменов, лакеев и прочих людей.

Не от хорошей жизни
и даже не с тоски
повсюду матерщина,
куда ни посмотри,
куда ни плюнь – повсюду
услышишь русский мат,
что в радости, что в горе
повсюду «…еть!» да «…ять!».

Возможно, воспитание,
но где же его взять,
когда ещё с пелёнок
запомнил – не отнять,
когда пошёл учиться,
работать и пахать,
повсюду, повсеместно,
повсюду «…еть!» да «…ять!».