Владимир Макарычев - Проданный Дом

– Лесбиянка она, – без осуждения, с некоторым сочувствием ответил Улыбин. – Не складывается у них с Пашкой. Детей нет, нет и физической близости.

– Почему лесбиянка? – недоуменно переспросил Михаил.

– Без него приезжает, да баб незамужних в квартире съемной принимает.

– Так можно обвинить и в создании преступного сообщества с целью свержения Дружки? Чтоб свалку отменить. А? – подшутил снова Михаил, намекая на обыкновенную месть.

Улыбин молча вышел из-за стола. Его волновало отсутствие с вечера Сухроба, который не вернул денег за проданное мясо. С адвокатом расплачиваться было нечем, а время пришло выдвигаться на суд.

Перед посадкой в машину профессор любовно обвел взглядом хозяйство. Коровник, похожий на вкопанный в землю дом. Свинарник из старой бани. Аккуратная поленница дров из вчерашнего столба.

На крыльце районного суда вальяжно покуривал высокий мужчина. Улыбин с облегчением вздохнул: «Слава богу, адвокат приехал».

Адвокат, распахивая перед идущим впереди профессором многочисленные двери, успевал еще что-то шептать на уху. Михаил со Светланой шли следом. Внутри здание правосудия походило на запутанный лабиринт: переходы, коридоры и коридорчики, деревянные двери с расхлябанными ручками, зарешеченные окна. Казалось, выйти отсюда может только человек в судейской мантии или полицейской форме.

Полупустой зал быстро наполнялся любопытными чухловчанами. Михаил со Светланой сели за спиной Улыбина. Гнетущая атмосфера безысходности витала в помещении. Адвокат единственный находил обстановку домашней.

– Профессор, не волнуйтесь, – увещевал «посредник правосудия», —все будет хорошо. Главное, почаще судью называйте «ваша честь», а через два раза «Ваше превосходительство». Любят восхваление. Они сейчас, как жрецы в древнем Египте. Неприкосновенны и высоко оплачены. Пенсии под сто тысяч! Хорошо быть независимым от народа, но зависимым от власти. Помните, будет и ваше последнее слово. Только не как тот грузин. Вместо последней просьбы, называет: «сто тысяч». Судья в ответ: «суд удаляется на совещание». Михаилу совсем не смешно, а адвокат громко хохочет. Люди с опаской оборачиваются.

Неожиданно девочка-десятиклассница торжественным голосом, как вожатая на пионерской линейке, объявила: «Встать, суд идет!»

Полная женщина с белым ученическим воротничком поверх черного балахона незаметно появилась за судейским столом. Она походила на состарившуюся Мальвину. Вот только Буратино опаздывал, как всегда. Представление началось.

Адвокат, вместе со всеми вставая, громко схохмил: «Да здравствует чухловской суд, самый гуманный суд в мире».

Совсем шепотом: «Мама судья, доча секретарь суда. Не семейственность, а династия! Вот о чем фильмы снимать».

– Заседание суда объявляю открытым, – проговорила с учительской строгостью кругленькая женщина, – обвинение, вам слово.

Молодая следователь прокуратуры в синем кителе с тремя маленькими звездочками на погонах начала оглашать обвинение. Скороговоркой, словно детскую считалку.

Судья, не оставляя возможности обвинителю что-то добавить, торопливо проговорила: «Обвинение приглашает первого свидетеля».

В этот момент у Михаила заиграл телефон. Он не мог его отключить, так как ждал звонка руководителя управления о своем увольнении. Быстро покинул зал судебного заседания. Удивился, когда предложили остаться на занимаемой должности первого заместителя начальника. Согласие и благодарность за доверие выдал скороговоркой, на манер только что услышанного. Так и поверишь, что в судьбе человека случайностей больше, чем он предполагает.

Путаными коридорами-коридорчиками вышел из здания на свежий воздух. Требовалось переосмыслить случившееся. Выстраивалась цепочка событий, как следствие состоявшегося назначения. Во-первых, большее время придется находится в Москве. Значит, к Светлане поездки сократятся. До критического. Одного раза в месяц, на выходные. Во-вторых, сохранение статуса госчиновника предполагает прежний достаток. Дает независимость. Плевать на проданную братом квартиру, построю на родине деревянный дом. Вместительный, современный, со всеми удобствами. В-третьих, жена и дети довольны. Отец остаётся в семье. В общем, одни плюсы. Разве что Света в проигрыше?

Неожиданно потянуло сердце. «Неужели душа напоминает о Светке? Не раз наступал себе на горло, душил чувство в угоду «здравого смысла». Семью сохранил, детей выучил, карьеру сделал. Только душу не удовлетворял. Наперекор ей шел. В угоду расчёта, выгоде. И сейчас то же самое. Был же случай, старший товарищ заболел раком. В больнице влюбился в медсестру. Внушил себе: если она ответит взаимностью, болезнь отступит. Так и случилось. Развёлся и на медсестричке женился. Только болезнь совсем не ушла, а дала передышку. Ровно на два года. Умирал без сожаления. С любовью в сердце. Героем! Не всем же дано им стать. Нужно идти в зал заседаний. Опять Логика побеждала. Предупреждала об опасности его выступления в суде. Начнут вызывать повестками, как свидетеля. Совсем не к чему с новой большой должности. Мудрее потянуть время, как способ перепоручить решение. Не будет же сегодняшнее заседание длиться вечно».

От раздумий, как ото сна, очнулся. Рядом стоял Валерий Вардани с лицом похожим на пепел, воспалёнными после бессонной ночи глазами. Михаил заметил подавленное состояние вчерашнего знакомого, нехотя спросил: «Что-то случилось? Могу помочь?»

Неожиданно Валерий откликнулся на участие странными словами: «Нехорошо, нехорошо и горько».

Обессилено привалился плечом к оголённому дереву. С шумом вдохнул холодный воздух. Затем медленно, как сигаретный дым, выдохнул. С паром вместо дыма.

– Ударили по самому больному! Намеренно, расчетливо. Михаил, сможешь подтвердить на следствии отсутствие ночью профессорского работника?

– Сухроба? – воскликнул Цветков.

Про себя подумал: «Только развязался с одним судом, как намечается второй. С ума посходили в этом Чухлове». Смутное подозрение снова появилось насчет причастности Сухроба к нападению на Вардани.

– Прошлой ночью, во время драки, – предположил Михаил, – заметил похожего на Сухроба. После чего он больше в улыбинском доме не появился. Утром его безрезультатно искали. Тысяч триста рублей увел у профессора. Наверное, махнул в родной Ташкент. Сказанное подтвержу.

– Про деньги не знал, но произошло страшное. Пойдем в зал заседаний, – предложил Вардани.

Перед открытой дверью толпился местный люд. По разочарованным лицам Михаил догадался о завершении «улыбинского дела». Видимо, не в пользу жалобщика. Зашли в зал заседаний. Адвокат с надменной усмешкой что-то выговаривал профессору и пожилому краснокожему мужику. Неожиданно Улыбин отчетливо бросил в адрес краснорожего: «Власовец! Предательство в генах вашей родни. Жаль, родитель мой помер, а то бы рассказал. В сорок третьем по вине твоего деда-выслужника семью моего отца продовольственных карточек лишили. Так бы башку и открутил гаду!»