Светлана Данилина - КОЛЛЕКЦИЯ ХАРАКТЕРОВ. Сборник рассказов

Все остались довольны. Когда приглашённые разошлась, в уже опустевшем зале к уставшим музыкантам подошёл качок и доверительно сказал:

– Молодцы. Шефу понравилось. Спасибо, ребята. Будем иметь вас в виду на будущее.

С этими словами он протянул им конверт. И ребята действительно остались довольны заработанной суммой.

Им предложили выпить, и они пропустили по рюмашке, закусив бутербродами.

Потом студенты взяли свои инструменты и пошли к выходу.

– Ну, как тебе родные пенаты? – опять поинтересовался Гоша, для того, чтобы что-то сказать.

– Не греют, – коротко и без энтузиазма отозвался его друг, спускаясь по лестнице, и вдруг замер.

– Полинка, – растерянно произнёс он и указал на барельеф в вестибюле над дверью.

– Ага, – протянул обалдевший Гоша, – как это мы её сразу не заметили?

– Да халдей этот привязался, – отвлечённо сказал Саша, разглядывая каменный профиль неизвестно сколько раз прабабки.

Так они и стояли, молча созерцая скульптурный портрет и никак не комментируя сходство Сашиной старшей сестры с барельефом.

– Ну, семейка, – тихо присвистнул Гоша.

– Эй, лабухи! – раздался недовольный голос охранника. – Посмотрели и пошли. Хватит тут крутиться.

– Да скажи ты ему! – возмутился Гоша.

– Молчи, – тихо отозвался Саша, – пойдём.

Дверь за ними закрылась, и они пошли по ночной улице по направлению к метро.

– Да, красивый у вас дом был, – задумчиво констатировал Гоша. – Некрасов не с него стихотворение написал?

– А кто его знает? Но у него всё было хуже – там посетителей просто прогнали, а нам и заработать дали, и угостили, и перспективу пообещали, и ещё спасибо сказали, – произнёс наследник-инкогнито. – Хорошо, что бабушка не дожила до этого. Она бы очень расстроилась.

Тут молодые люди вошли в метро и стали спускаться на эскалаторе вниз.

– А может, так и надо? – на манер Васисуалия Лоханкина рассуждал Саша. – За чьи-то грехи отдуваюсь? Может, предков этого халдея от парадного когда-то турнули, а теперь он меня… Хотя… как я отдуваюсь? Прадеду – вот досталось!

– Философствуешь? – спросил Гоша.

– Вот тебе и gloria mundi, – задумчиво произнёс Саша.

– Ничего не поделаешь, проходит, зараза, – откликнулся его друг.

Тут подошёл поезд, и музыканты поехали домой.

*Sic transit gloria mundi (лат.) – Так проходит слава мира.

– Попробуем так! – сказала Ленка и эффектно прыгнула с тумбы в голубую воду бассейна.

Здесь всегда было тепло, как в оранжерее, пахло хлоркой, но вода всё равно манила, освежала и вдохновляла.

Ленка прыгнула в воду, а дальше… А дальше были сказка и песня одновременно.

Она стремительно плыла роскошным баттерфляем, мощно рассекая воду каждым великолепным гребком и броском, красиво выныривая, нестандартно, с одной ей присущей пластикой изгибаясь всем телом и слегка выставляя из воды краешек попки, обтянутой чёрным купальником.

В бассейне она чувствовала себя как рыба в воде, впрочем, как и за рулём на дороге, впрочем, как везде и всегда.

В нашем тандеме Ленка была красавицей, а я – умницей. Моя подруга являла собой хрестоматийную яркую длинноволосую и длинноногую блондинку со всеми модельными атрибутами. Я же была стандартной серой мышью.

В отличие от моей, Ленкина голова представляла собой абсолютно девственную субстанцию, не отягощённую всякой ненужной дрянью.

Я, проснувшись среди ночи, могла совершенно спокойно воспроизвести теорему Ферма или назвать подлинное имя Эль Греко – Доменико Теотокопулли.

Ленка же за какую-то неполную пару лет учёбы в гуманитарном вузе совершенно разучилась производить любые операции с цифрами. Я подозревала, что умножить 7 на 8 представляло для неё ужасную проблему. Во всяком случае, когда дело доходило до подсчётов, она вопросительно смотрела на меня, хотя и делала вид, что шевелит извилинами. Но ответа никогда не давала.

В то же время у неё был колоссальный комплекс полноценности. Надо было видеть, с каким апломбом и уверенностью она спорила о вещах, абсолютно ей неведомых, о которых она когда-то где-то что-то слышала краем уха.

Я же со своим комплексом неполноценности, прекрасно зная истину, предпочитала придерживаться позиции «Как вам будет угодно» в отношении своего собеседника. Я считала, что от того, что я не докажу кому-то, что трава зелёная, а не синяя, ничего в мире не изменится и трава останется зелёной.

Ленка звала меня Брокгаузом, а иногда Эфроном (точнее, Ефроном), хотя я сама и не была такого высокого мнения о своём интеллекте. Зато факультет, на котором я училась, Ленка называла неприличным для девушки, хотя бы потому, что девушки там не учатся, если не считать ещё нескольких таких же дур, как я.

В бассейне мы худели к лету. Плавали (благо в детстве не один год занимались этим видом спорта), сидели в бане, а потом опять плавали.

– Посмотри, какой душка, – вдруг шепнула мне Ленка, когда мы выползли из парилки и направились к воде, – на пятой дорожке в углу.

– Да, душка, – без интереса констатировала я, посмотрев в угол пятой дорожки.

– А мне нравится, – сообщила Ленка, осторожно спускаясь по лесенке в воду.

– Что это с тобой? – я тоже погрузилась в воду, и мы поплыли свой третий километр.

Удивление моё было вполне закономерным. Дело в том, что Ленке никогда никто не нравился. Она страдала нарциссизмом, была безумно влюблена в себя и смотрела на молодых людей, окружавших её, весьма критически и очень свысока.

Она буквально подавляла своих поклонников, во-первых, красотой (а моя подруга действительно была красива), а во-вторых, волевыми качествами. За ней всё время мотался какой-нибудь Вадик, носивший её зонтик, что-то державший в руках («Вадик, подержи!»), что-то уточнявший («Вадик, какое сегодня число?»), посылаемый за чем-нибудь («Вадик, принеси журнальчик!»), плативший за кофе и булочки, и, в конце концов, исчезавший и заменявшийся очередным Владиком, Стасиком, Вовиком.

Ленка потребительски и пренебрежительно относилась к своим кавалерам. Они же, привлечённые её резкой красотой и слетавшиеся на неё, как бабочки на благоуханный цветок, в конечном итоге на Ленкином фоне терялись и под напором её мощной энергетики превращались в совершенные тряпки, расфутболиваясь затем в разные стороны. Ленка же страдала от одиночества в окружении тех, кто ей не нравился.

В отличие от Ленки, мне непроходимо не везло с поклонниками, несмотря на изобилие молодых людей в моём окружении.

– Ты распугиваешь их своим дурацким интеллектом! – говорила она мне.

– Почему? – недоумевала я.

– А потому, что в то время, как все нормальные девушки весело щебечут о тряпках, о последних голливудских фильмах, о сплетнях из мира шоу-бизнеса, ты… из тебя прут какие-то комментарии к теории относительности, – учила меня жизни Ленка.