Валентина Гусева - С судьбой не поспоришь

Бабушке Мане непонятно было, обрадовался Данька такому финалу или наоборот расстроился. Подошел отец пожелать матери спокойной ночи, увидел Даньку, прикорнувшего у ее изголовья, изумился:

– Э, полуночники, это что у вас за секреты?

– Пап, а ты на кукурузнике летал?

– Не, не летал, но про него почти анекдот читал, как сейчас помню. Рассказать?

– Да, конечно! – воскликнул Данька.

– Хорошо, только потом сразу спать, договорились?

– Заметано!

– Так вот, слушай. В тот год у нас в районе только-только птичник построили. А яйца как возить? Дороги же асфальтовой не было, каменка, привезешь от этих яиц одни скорлупки. И не придумали ничего лучшего, как отправлять это первое, пока еще небольшое количество яиц на самолете. Событие было для нашего района, можно сказать, историческое, поэтому на следующий день районная газета вышла с жирным, через всю страницу, заголовком – «Самолет с яйцами»! Смеялись все, потому случай этот и остался у многих в памяти…

А теперь спать, спать, Данька! Он подхватил полусонного мальчонку и отнес его в свою комнату.

Ночью Даньке снился почти деревенский аэродром, самолеты-кукурузники взлетали с него стаями, махали Даньке крылом и навсегда исчезали в голубой дали. А вместо них на бывшем аэродроме, как грибы, начали вырастать большие дома с разноцветными крышами. Это было красиво, но картинка почему-то ничуть не радовала мальчика. Утром, едва проснувшись, Данька побежал к бабушке:

– Бабушка, а эти самолеты-кукурузники больше никогда не вернутся?

– Не знаю, Даня, всякое может быть…

– А куда же они прилетят, ведь на аэродроме построены дома?

– Вот ты вырастешь и построишь новый аэродром, он будет даже лучше старого…

Счастливый Данька глянул на бабушку, не шутит ли она, и, поняв, что бабушка говорит серьезно, выдохнул:

– Я построю! Обязательно…

С Ульяной мы подружились совершенно неожиданно, она переехала к нам из далекого саратовского села, в соцсетях с моим соседом Володькой познакомилась, что-то нашла в нем и приехала.

У нас не юг, зима рано накрывает, но ее, знать, вот эта придуманная любовь грела. На календаре конец декабря, а она, гляжу, то и дело простоволосая бегает, то до бани, то до дровяного сарая. Володька, он вдовец, лет уж шесть, как жену свою, Настену, похоронил, никак не женился, сорок с лишним ему, а все один да один, ни жены, ни детей, думали, что так бобылем доживать и будет. А тут поди-ка, какая краля к нему пожаловала, зашушукались бабы, зазмеилась по улице молва, мол, эта чего доброго еще и родит ему, вон какая у них любовь-то, по улице он ее за ручку водит, виданое ли дело, не мальчик же. И она сияет, знать, нравится ей быть на виду у деревни, никаких разговоров не боится, да и какие разговоры-то, мы не знаем ее, она не знает нас. Но грех скрывать, хотелось нам с бабами узнать, ждем только удобного случая, чтобы завести душевный разговор да все и выведать. И вот как раз перед Новым годом забегает она ко мне в избу и просит соли. Я так руками и всплеснула, это кто же праздник без соли встречает. Насыпала ей в стакан, а сама к столу приглашаю, мол, давай, соседушка, поближе познакомимся. А она и не отнекивается, видно, и ей это знакомство по сердцу. Бабенка красивая, ничего не скажу, повезло Володьке, только меня другое удручало и уж очень хотелось узнать, что ее в наши снежные края пригнало, почему ей в тепле-то не жилось, ведь там же рай был, а не место, зимы почти никогда не было, не то, что у нас, восемь месяцев зима, а остальное – лето. Но как вырулить на этот разговор, ума не приложу. Уж сама ей все-все про себя расписала, и о том, как от судьбы бегала, и как судьба меня обратно привела да вот на это место и определила, мол, мало ли чего, в город хочется, живи в деревне и не разговаривай, вот и живу сорок лет, вросла в эту землю, хоть краном тащи, не вытащишь. Потом я стала ей показывать подарки, которые приготовила к празднику детям, сношкам, внучатам, ну, и мужу. А купила я мужу кошелек. Ему до меня дети купили, но ему тот не понравился, говорит, мол, больно велик, у меня и денег-то столько не бывает. Капризный мой Игнатьич. Поехала я в город, да и купила этот, поменьше, знаю, что моим подарком доволен будет. Вот, можно сказать, с этого кошелька и завязался у нас с Ульяной душевный разговор, а потом уж и дружба. Она мне вдруг и говорит:

– А вы старый-то кошелек мужа куда денете?

– Так выбросим в мусорку, хватит уж, послужил, чуть не до дыр истерся, дед-то у меня добытчик, мне денежку давал и себя не обижал, в кошельке у него всегда копеечка водилась…

– Вот и берегите старый кошелек, не выбрасывайте, а то вместе с ним можно весь достаток семьи выбросить. Последнюю купюру из него возьмите и в новый кошелек переложите, а старому найдите в доме местечко, пусть лежит, есть не просит…

Я посмотрела на Ульяну с нескрываемым интересом, что-то в этой бабенке было, какой-то свет неземной, подумалось, грешным делом, уж не приворожила ли она нашего Володьку. А тут и он, ступил через порог, зовет ее, а она ему:

– Да вот я пришла соседей наших дорогих пригласить, приходите к нам Новый год встречать…

– Что ты, что ты, – заотнекивалась я, – не под годы уж нам по гостям-то ходить, вы позовите кого-нибудь помоложе, вам повеселее будет, а чего со стариками сидеть, мне уж и выпить нельзя…

– Да разве в выпивке дело? Мы и так споем, что вся улица дрогнет… Столько дней тут у вас живу, а никого не знаю, сижу дома одна да только свист метели и слушаю. А с вами вот познакомилась, теперь встречаться будем, говорить о своем, о женском…

За ней следом и Володька начал уговаривать, пришлось согласиться. Да я еще вовремя вспомнила, что на Рождество ко мне дети мои приедут, так позову соседей, да и отугощаю, в долгу не останусь. Боялась, что Игнатьич мой не согласится, тоже выпивка-то стала проблемой в последние годы, начнет канючить, как обычно: «Зачем да куда?», а он ничего, оживился даже, заулыбался как-то загадочно. «Ах, ты, кобель старый! – хлопнула я ему по загривку. – Гляди-ка, не иначе, и у тебя взыграла молодость…»

В этот день пуржило с самого утра, кажется, заненастило надолго, сыпало откуда-то с небес и крутило уже у земли.

– Вот тебе и праздник! – вздохнул Игнатьич, – с гармонью к елке никак не пойдешь, испортишь снегом весь инструмент, да и сам задрогнешь…

– А ты что, не к елке ли еще собрался? Года уж три не ходил, там другие гармонисты наросли, вон, хоть тот же Володька и поиграет, твой ученик…

– Да я чего? Я ничего…

– Вот и не чевокай, а то рассержусь, так на печке будешь праздновать…

Вот так с шутками да перебранками мы и собрались, прикатили к соседям все в снегу, еле нас Володька веником отмел. Уселись за стол. Надо сказать, что Ульяна богатый стол накрыла, Настена-то, не тем будь помянута, не хозяйственная была, болела смолоду. А тут было видно, что Володьке это все нравится, он счастья своего скрыть не может. Попили, поели, Президента послушали, даже парочку песен спели, да и домой засобирались, решили: чего молодым мешать. А тут Володька вызвал моего деда на крылечко, покурить. Накинули они куртки и вышли. Вот в этот момент я и решила у Ульяны спросить, чего ее в наши-то края привело.